Мы абсолютно согласны с такой постановкой вопроса и в полной мере используем «принцип единства: осознаваемое – неосознаваемое» в своем обучении, поскольку считаем, что следы раздражителей, направленных на периферию сознания, будут более прочными, если человек станет не только пассивно воспринимать информацию, но и активно «пропустит» ее через себя. Например, произнесет слова, фразы и тексты с определенными интонациями, мимикой, жестами, нарисует их, подберет к ним мелодию или танец, поместит в яркий необычный игровой контекст, соотнесет их семантический образ с различными сенсорными и моторными ощущениями (как это происходило, например, в упражнении с черным мешком). Тогда театр одного актера, т. е. преподавателя, к которому склонны многие педагоги, превратится в настоящий, поистине психологический театр, где актером, как и в самой жизни, становится каждый и где язык, постигаемый действенно и активно, неминуемо трансформируется в речь, ибо речь – это и есть язык в действии.
Слово, воспринятое только пассивно, пусть и в атмосфере «концертности», пусть и лучше в силу последнего вспоминаемое, никогда не станет по-настоящему живым, не выскочит «на кончик языка», если не будет этим языком активно опробовано и прочувствовано. Однако совсем отказываться от «псевдопассивной концертности» не стоит, ибо она способствует такой необходимой для человеческого мозга и психики релаксации, а также подпитывает его душу волнующими эмоциями.
Кроме того, даже самый активный «сеанс» в нашем обучении, так же, как и у Г. Лозанова, но с совершенно иными механизмами, имеет двуплановый характер: в нем всегда присутствует единство «осознаваемое – неосознаваемое». Так, импровизируя в определенной сценке, человек, как правило, вполне осознает свои действия и поступки. Но то, что в тот же момент тренируются его память, мышление, воображение, а также устраняются различные психологические комплексы, обретается ассертивность, или уверенность в себе, отрабатываются различные модели поведения, но, самое главное, при этом обретается иноязычная речь, человек может и не осознавать.
Если прямо ответить на вопрос: «Чем же отличается наш метод «погружения» от метода Г. Лозанова?», то можно кратко сказать так: одно из главных отличий нашего метода состоит в его психотерапевтическом тренинговом характере. Нами используется не только суггестия, которая, по Г. Лозанову, «создает необходимые условия для развития склонностей и способностей индивида» [250, с. 91], но и целая
Иными словами, если метод Г. Лозанова избрал своим основным рычагом воздействия на человека суггестию – внушение, то мы делаем акцент на обучении иноязычной речи при помощи специально отобранных лингво-психологических тренингов.
В силу неоднозначного отношения к суггестии, суггестопедия Г. Лозанова неоднократно подвергалась всевозможной критике. В частности, используя тот факт, что Г. Лозанов, будучи доктором медицины и более того – психиатром, подходил к суггестопедии сугубо профессионально, основываясь на своей обширной суггестологической практике, неправомерно утверждалось, что он использует в обучении и приемы гипноза. Порой понятия суггестии и гипноза практически смешивались. Так, например, Р. М. Грановская пишет, что под внушением обычно понимают такое воздействие одного человека на другого, которое влияет на решения, установки, убеждения последнего и даже изменяет их, минуя барьер критического анализа и рационального контроля. Таким образом, в психике индивида происходит замена собственной оценки на оценку внушающего, например, гипнотизера [111, с. 581]. Однако сам Г. Лозанов не раз подчеркивал разницу между «суггестопедией» и «гипнопедией», предупреждая об опасности последней, способной вести к различным психосоматическим расстройствам, которые могут проявляться даже годы спустя. Он говорил, что в отличие от гипноза, который подчиняет волю и рассудок человека, суггестия раскрепощает его, даруя свободу фантазии и творчеству.