превращается в обожание, а антипатия, едва народившись, тотчас же превращается в ненависть. Эти общие указания
дозволяют нам предугадывать убеждения толпы.
Исследуя ближе убеждения толпы как во время эпох веры, так и во время великих политических переворотов, на-
пример, переворотов предшествовавшего века, можно видеть, что всегда эти убеждения принимают специальную фор-
му, которую я не могу лучше определить, как назвав ее религиозным чувством. Это чувство характеризуется очень про-
сто: обожание предполагаемого верховного существа, боязнь приписываемой ему магической силы, слепое подчинение
его велениям, невозможность оспаривать его догматы, желание распространять их, стремление смотреть как на врагов
на всех тех, кто не признает их — вот главные черты этого чувства. Относится ли это чувство к невидимому Богу, к
каменному или деревянному идолу, или к герою, к политической идее, — с того самого момента, как в нем обнаружи-
ваются вышеуказанные черты, оно уже имеет религиозную сущность. Сверхъестественное и чудесное встречаются в нем
в одинаковой степени. Толпа бессознательно награждает таинственной силой политическую формулу или победоносно-
го вождя, возбуждающего в данный момент ее фанатизм.
Религиозность обусловливается не одним только обожанием какого-нибудь божества; она выражается и тогда, когда
все средства ума, подчинение воли, пылкость фанатизма всецело отдаются на службу какому-нибудь делу или существу, которое становится целью и руководителем помыслов и действий толпы.
Нетерпимость и фанатизм составляют необходимую принадлежность каждого религиозного чувства и неизбежны
у тех, кто думает, что обладает секретом земного или вечного блаженства. Эти черты встречаются в каждой группе
людей, восстающих во имя какого-нибудь убеждения. Якобинцы времен террора были так же глубоко религиозны, как и католики времен инквизиции, и их свирепая пылкость вытекала из одного и того же источника.
Все убеждения толпы имеют такие черты слепого подчинения, свирепой нетерпимости, потребности в самой не-
истовой пропаганде, которые присущи религиозному чувству; вот почему мы и вправе сказать, что верования толпы
всегда имеют религиозную форму. Герой, которому поклоняется толпа, поистине для нее Бог. Наполеон был им в
течение пятнадцати лет, и никогда еще ни одно божество не имело таких преданных поклонников и ни одно из них не
посылало с такой легкостью людей на смерть. Языческие и христианские боги никогда не пользовались такой абсо-
лютной властью над покоренными ими душами. Основатели религиозных или политических верований только пото-
му могли достигнуть цели, что умели внушить толпе чувство фанатизма, заставляющее человека находить счастье в
обожании и подчинении и с готовностью жертвовать своей жизнью для своего идола. Так было во все времена. В
своей прекрасной книге о римской Галлии Фюстель де Куланж указывает, что римская империя держалась не силой, а чувством религиозного восхищения, которое она внушала. «Это был бы беспримерный случай в истории, — гово-
рит он не без основания, — когда режим, ненавидимый народом, держался целых пять веков... Нельзя было бы объ-
яснить себе, как тридцать легионов империи могли принуждать к послушанию стомиллионный народ. Если же эти
миллионы людей повиновались, то потому лишь, что император, олицетворявший в их глазах римское величие, поль-
зовался обожанием с общего согласия, подобно божеству. В самой маленькой деревушке империи императору воз-
двигались алтари. В душе народа, от одного края империи до другого, народилась новая религия, в которой божест-
вами были императоры. За несколько лет до христианской эры вся Галлия, составляющая шестьдесят городов, воз-
двигла сообща храм Августу близ Лиона... Священники, выбранные собранием галльских городов, были первыми
лицами в стране... Нельзя приписывать все это чувству страха и раболепству. Целые народы раболепны быть не мо-
гут или, во всяком случае, не могут раболепствовать в течение трех веков. Императора обожали не царедворцы, а
Рим, и не только Рим, а вся Галлия, Испания, Греция и Азия».
В настоящее время великим завоевателям душ не строят больше алтарей, но зато им воздвигают статуи, и культ, ока-
зываемый им теперь, не отличается заметным образом от того, который им оказывали в прежние времена. Философия
истории становится нам понятной лишь тогда, когда мы вполне усвоим себе основные пункты психологии толпы, ука-
зывающие, что для толпы надо быть богом или ничем.
Не следует думать, что эти предрассудки прошлых веков окончательно изгнаны рассудком. В своей вечной борьбе
против разума чувство никогда не бывало побежденным. Толпа не хочет более слышать слов «божество» и «рели-
гия», во имя которых она так долго порабощалась, но никогда еще она не обладала таким множеством фетишей, как в
последние сто лет, и никогда не воздвигала столько алтарей и памятников своим старым божествам. Изучавшие на-