Психология толп

ной свободы. Я приведу по этому поводу отрывок из новой книги одного путешественника, рассказывающего следующее о том обая-

нии, которым пользуются некоторые личности в Англии:

«Много раз мне приходилось наблюдать особенное состояние опьянения, которое овладевает даже самыми благоразумными анг-

личанами при виде и общении с каким-нибудь пэром Англии. Они заранее уже любят его, лишь бы богатство его соответствовало его

положению, и в его присутствии они всё переносят от него с восторгом. Они краснеют от удовольствия, когда он приближается к ним

или заговаривает с ними; сдерживаемая радость сообщает непривычный блеск их глазам. У них «лорд находится в крови», если по-

зволено будет так выразиться, как мы выражаемся, например, про испанца, что у него танцы в крови, про немца — что у него музыка

в крови, и про француза — что у него в крови революция. Их страсть к лошадям и Шекспиру менее сильна, и они менее извлекают из

нее наслаждений. Книга пэров имеет огромный сбыт и ее можно найти в самых отдаленных местах и у всех так же, как Библию».

Я касаюсь здесь лишь обаяния, которое имеют люди; но рядом с этим можно поставить и обаяние мнений, литера-

турных и художественных произведений и т. д. В последнем случае, чаще всего, обаяние является результатом усилен-

ного повторения. История и в особенности история литературы и искусства, представляет собой не что иное, как повто-

рение все одних и тех же суждений, которые никто не смеет оспаривать и, в конце концов, все повторяют их так, как

выучили в школе. Есть имена и вещи, которых никто не смеет коснуться. Для современного читателя, например, чтение

Гомера доставляет, конечно, огромную и непреодолимую скуку, но кто же посмеет сознаться в этом? Парфенон в его

настоящем виде является несчастной развалиной, лишенной всякого интереса, но эта развалина обладает обаянием

именно потому что она представляется нам не в том виде, в каком она есть, а в сопровождении всей свиты исторических

воспоминаний. Главное свойство обаяния именно и заключается в том, что оно не допускает видеть предметы в их на-

стоящем виде и парализует всякие суждения. Толпа всегда, а индивиды — весьма часто, нуждаются в готовых мнениях

относительно всех предметов. Успех этих мнений совершенно не зависит от той частицы истины или заблуждения, ко-

торая в них заключается, а исключительно лишь от степени их обаяния.

Теперь я буду говорить о личном обаянии. Этот род обаяния совершенно отличается от искусственного или приобре-

тенного обаяния и не зависит ни от титула, ни от власти; оно составляет достояние лишь немногих лиц и сообщает им

какое-то магнетическое очарование, действующее на окружающих, несмотря даже на существование между ними равен-

ства в социальном отношении и на то, что они не обладают никакими обыкновенными средствами, для утверждения

своего господства. Они внушают свои идеи, чувства тем, кто их окружает, и те им повинуются, как повинуются, напри-

мер, хищные звери своему укротителю, хотя они легко могли бы его разорвать.

Великие вожаки толпы: Будда, Магомет, Жанна д'Арк, Наполеон обладали в высшей степени именно такой формой

обаяния и благодаря ей подчиняли себе толпу. Боги, герои и догматы внушаются, но не оспариваются; они исчезают, как

только их подвергают обсуждению.

Великие люди, об обаянии которых я только что говорил, без этого обаяния не могли бы сделаться знаменитыми.

Конечно, Наполеон, находясь в зените своей славы, пользовался огромным обаянием, благодаря своему могуществу, но

все же это обаяние существовало у него и тогда еще, когда он не имел никакой власти и был совершенно неизвестен.

Благодаря протекции, он был назначен командовать армией в Италии и попал в кружок очень строгих, старых воинов-

генералов, готовых оказать довольно-таки сухой прием молодому собрату, посаженному им на шею.

Но с первой же минуты, с первого свидания, без всяких фраз, угроз или жестов, будущий великий человек покорил

их себе. Тэн заимствует из мемуаров современников следующий интересный рассказ об этом свидании:

«Дивизионные генералы, в том числе Ожеро, старый вояка, грубый, но героичный, очень гордившийся своим высо-

ким ростом и своей храбростью, прибыли в главную квартиру весьма предубежденными против выскочки, присланного

из Парижа. Ожеро заранее возмущался, уже составив себе мнение о нем по описанию и готовясь неповиноваться этому

73

«фавориту Барраса», «генералу Вандемьера», «уличному генералу», на которого все смотрели как на медведя, потому

что он всегда держался в стороне и был задумчив, притом этот малорослый генерал имел репутацию математика и меч-

тателя. Их ввели. Бонапарт заставил себя ждать. Наконец он вышел, опоясанный шпагой, и, надев шляпу, объяснил ге-

нералам свои намерения, отдал приказания и отпустил их. Ожеро безмолвствовал, и только когда они уже вышли на

улицу, он спохватился и разразился своими обычными проклятиями, соглашаясь вместе с Массеной, что этот маленький