Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Тот мужчина, которого мне поручили осмотреть, не принимал участия в избиении, но, когда его «коллеги» вернулись из спальни, избитый закричал, зовя на помощь. Тогда этот третий пошел поглядеть, что с ним. Несчастный был весь залит кровью и являл собой ужасное зрелище. «Помогите! Помогите!» — стонал он.

Как всегда, все они были пьяны, как и человек, которого я должен был осмотреть. Он интерпретировал мольбу о помощи как мольбу об эвтаназии (он оказался не в состоянии придумать, какую еще помощь он мог бы сейчас оказать). Он отыскал полотенце, намочил его под краном и задушил страдальца, ибо полагал, что тем самым исполняет его желание.

В долг не бери и взаймы не давай,
Легко и ссуду потерять, и друга[62]

.

Мало что можно было сказать в защиту поведения этого обвиняемого, но меня удивило то, какой симпатией я к нему проникся. Перед нашей встречей он уже несколько месяцев провел в тюрьме, и эта отсидка повлияла на него чудесным образом. Это был случай, когда появился «Настоящий Он» — если считать, что без алкоголя он более реален. Он показался мне человеком умным, привлекательным, веселым и сравнительно довольным жизнью.

Впрочем, он явно не терзался каким-то чувством вины — возможно, из-за того, что в данном случае убийца и убитый могли бы с легкостью поменяться местами. Сама его жизнь являла собой перечень невзгод и нехороших поступков; его мать была вечно пьяной проституткой, а своего отца он вообще никогда не видел.

Я бы с радостью нашел для него какое-то оправдание, но не сумел подыскать ни одного.

Чему предшествует гордость

Как уже упоминалось, адвокаты иной раз не понимают, что их клиент — сумасшедший. Зачастую их удивляло, когда я, позвонив из тюрьмы, сообщал, что их подзащитный страдает умопомешательством. И дело тут не в том, что они равнодушно или небрежно выполняли свою работу: сумасшествие порой оказывалось очень хорошо спрятано. Я рад отметить, что ни разу не встречал адвокатов, которым были бы попросту безразличны интересы клиента, хотя многие клиенты оставались недовольны своим адвокатом, досадуя на юридическую волокиту и (что, вероятно, можно понять) никогда, похоже, не отдавая себе отчет в том, что у их защитника, быть может, имеются и какие-то другие клиенты.

Как-то раз один проницательный и гуманный судья прервал заседание и распорядился провести медицинское обследование подсудимой — регулярно посещающей церковь респектабельной темнокожей женщины, которой было под сорок. Ни защита, ни обвинение не заподозрили, что она сумасшедшая. А вот судья заподозрил — и оказался прав.

Женщину обвиняли в жестоком нападении на собственного сына, которому было почти пятнадцать. Она ударила его железным прутом, в результате чего он ослеп на один глаз и оглох на одно ухо. У нее не было судимостей, и она действительно была образцом скромности. Судья решил, что этот нехарактерный для нее поступок она совершила неспроста: это не был гром среди ясного неба. То, с каким холодным самодовольством она призналась в содеянном (без видимого осознания того, насколько шокирующим было это деяние), как раз и возбудило подозрения у судьи.

Я встретился с ней в кабинете ее адвоката. Она вела себя очень любезно и даже улыбалась, хоть эти улыбки и вызывали у меня некоторую тревогу (с учетом ситуации). В основном она держалась очень деловито и не отвлекалась от главной темы беседы, но при этом словно бы хотела спросить: «Да из-за чего весь этот шум?»

Она признала, что, может быть, немного переборщила, наказывая мальчика, но он упорно ее не слушался и не делал домашнее задание (во всяком случае так, чтобы она осталась удовлетворена). Казалось, ее не огорчает, что она лишилась материнских прав. Она все равно верила в дисциплину и в то, что сына следовало наставить на путь истинный. Что же касается потери глаза — ну у него же есть другой, так что зрение он не потерял, и потом, несчастья преподают важный урок.

Все это выглядело весьма необычно (можно было бы сказать, что эта позиция находится на самом краю некоего условного спектра мнений), но это не было сумасшествием в том смысле, который судья и я имели в виду. После двух часов беседы я был совершенно уверен: если в ее мозгу и блуждают какие-то безумные идеи, я не сумел их выявить. Поэтому я отступился — и попрощался с ней.

Она встала, чтобы уйти. По пути к двери она повернулась и благословила меня во имя Святого Духа.

— Значит, у вас есть полномочия меня благословлять? — спросил я.