Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

На второй вопрос (как мне следует поступить на практике), по счастью, легче было ответить. Подобно большинству представителей человеческого рода, я не стал бы принимать лекарство «как назначено», даже если бы честно намеревался это делать. Человек вообще-то обожает принимать лекарства, но не в полном соответствии с назначением врача и не каждый день. По меньшей мере половина тех, кому выписывают препараты для понижения давления, уже в течение года бросает их принимать, а вторая половина принимает их от случая к случаю — лишь когда вспомнят. Но мне показалось, что этот заключенный принадлежит к той незначительной доле людей, которые принимают свои лекарства прилежно и старательно, в точности как назначил врач.

— На вашем месте, — проговорил я, — не стал бы я принимать.

Затем (просто стараясь добиться, чтобы он не чувствовал ни малейшей тревоги или вины из-за того, что не станет принимать это средство, такие эмоции лишь отравляли бы ему существование) я добавил: мол, я уверен, что у него не будет ни инсульта, ни инфаркта, — хотя, разумеется, я ни в чем таком не мог быть заранее уверен наверняка.

Иногда есть вещи поважнее правды.

Ободряющие удары дубинкой

«Вы британцы, а не албанцы»

Мой пациент-алкоголик (о котором шла речь выше) обладал, как я уже говорил, высоким уровнем интеллекта и, будучи сведущим в компьютерах, сразу после освобождения начал интернет-бизнес. Он заметил на рынке незанятую нишу и в три недели заработал больше денег, чем я за полгода.

Его предприятие показалось мне и поразительным, и обнадеживающим. Поразительным, поскольку эта сфера была мне совершенно чужда, и обнадеживающим, поскольку это означало: несмотря на все препятствия, которые возникают на пути человека (частенько он воздвигает такие препятствия сам), у нас все-таки частично открытое общество — по крайней мере в экономическом смысле. Я не верю, что само по себе богатство — свидетельство благих качеств человека, но в случае этого моего пациента меня очень впечатлило это восхождение к огромному богатству (как мне это виделось), отличный результат приложения интеллекта после многих жизненных невзгод и превратностей судьбы, заставлявших отступить назад, ухудшавших положение этого человека.

Поэтому я удивился, когда он сообщил мне, что отказался от своего бизнеса, как раз когда тот набирал обороты. А ведь при такой скорости роста мой подопечный мог бы за какой-то год запросто стать миллионером: казалось, этому ничто не могло бы помешать. Но он сказал мне, что знает себя — и не доверяет себе. С того момента, как все у него пошло хорошо, он начал сбиваться с пути и считать, что может безнаказанно пить. А когда он запивал, то предавался фантазиям о всемогуществе, поэтому, с его точки зрения, лучше всего было остановиться, пока все это не началось.

Герцогиня Виндзорская как-то раз заметила: невозможно быть слишком богатым. Для большинства людей, заработавших порядочно денег, богатство становится не предметом наслаждения, а почти самоцелью: быть может, оно как бы заверяет вас в том, что вы превосходите других и имеете власть над ними. У меня был друг, который в тридцать с небольшим сколотил неплохое состояние, а остаток жизни посвятил философствованию и созерцанию, окружив себя прекрасным. Если не считать того моего пациента, это был единственный человек (из всех, с кем я когда-либо встречался), который мог бы стать невероятно богатым, всего лишь продолжая свою деятельность, но отказался от этой возможности ради иной цели.

Был и другой арестант, которым я восхищался, хотя в данном случае вопреки своей воле.

Я попросил его зайти, так как хотел получить от него сведения о его сокамернике (я подозревал, что у того развился психоз). Мне важно было знать, разговаривает ли тот сам с собой, выражает ли параноидальные мысли, ведет ли себя необъяснимым образом. Не кажется ли, что он реагирует на раздражители, которые способен воспринимать лишь он сам?

Мой потенциальный информатор, человек пятидесяти с лишним лет (староват для тюрьмы), вошел ко мне в кабинет с томом Витгенштейна под мышкой. Понятно, что Витгенштейн не является излюбленным чтением заключенных. Я заключил, что передо мной человек, которого посадили за мошенничество — причем, вероятно, за какую-то изощренную схему. Так и оказалось.

Мы разговорились, и он поведал мне, что ему осталось «служить» не так уж много времени. Мне всегда казалось странным, что отбывание тюремного заключения называют «службой». Кому или чему «служат» узники? Тут уместно вспомнить, что заключенные (да и не только они) по окончании срока говорят, что они «выплатили свой долг обществу»: эта формулировка видится мне еще более странной.

В конце концов, говорят, что сейчас ежегодное содержание одного заключенного за решеткой обходится примерно в 40 тысяч фунтов, так что в любом случае «долг узника обществу» (если его таковым считать) в ходе отсидки не выплачивается, а накапливается, достигая максимума как раз в конце срока, — и крайне маловероятно, чтобы он когда- либо был выплачен.