Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Сотрудники тюрьмы всё более нервно относились к необходимости проделывать такие вещи — из опасений, что их обвинят в нападении на заключенного. Но я заверил их: так как я сам отдал распоряжение, то (в случае чего) я и понесу ответственность. Они доверяли мне, зная, что я не стану перекладывать на них вину.

К следующему утру наш узник полностью пришел в себя. Этот факт стал подтверждением того, что накануне у него, вероятно, произошла острая психотическая реакция на какое-то принятое им вещество (это был наиболее вероятный диагноз). Но мы не могли знать наверняка: тестирование на наркотики исключалось[36], и потом, тесты в любом случае дали бы не вполне определенный результат.

Я спросил Саса: как он поступил бы на моем месте?

Он ответил, что вообще не оказался бы в подобной ситуации — когда ему пришлось бы помогать государству в его работе по подавлению преступности.

Мне показалось, что это весьма уклончивый ответ. Сас признавал правомерность самого принципа наказания; более того, этот принцип был краеугольным камнем его системы взглядов, согласно которой противоправное поведение сумасшедших заслуживает принятия точно таких же мер, как и всякое иное противоправное поведение. Сумасшествие, с его точки зрения, являлось болезнью лишь в переносном смысле. Отсюда следовало, что сумасшедшие попросту изобретают оправдания для своего поведения, а легковерные люди попадаются на их удочку.

Но в этом все-таки имелось рациональное зерно — как и во многих высказываниях Саса. Ведь страдающие психическими заболеваниями нередко говорят полицейскому, который собирается их арестовать, что-нибудь такое: «Вы не смеете меня трогать, я шизофреник». Но (опять-таки, как и во многих высказываниях Саса) здесь как бы подразумевалась, что частичная правда равнозначна всей правде.

Я восхищался Сасом. В жизни ему пришлось нелегко. Когда он переехал в Америку, ему трудно было поступить в медицинскую школу, так как в то время многие тамошние вузы применяли numerus clausus[37] против евреев. Но это лишь распалило его решимость. Предрассудки (если они не всеобщие и им не придана законная сила) не являются непреодолимым барьером для продвижения по социальной лестнице и других форм успеха и даже могут быть стимулом для них.

И наконец, вот завершающая часть моих аналитических изысканий по поводу Саса, которые я производил на том обеде с ним. Я пришел к выводу, что это человек, страстно влюбившийся в собственные идеи (да, весьма оригинальные и показывающие его проницательность) — и превративший их в какой-то универсальный ключик для ответа на все вопросы, вплоть до вполне практических (таких как лишение заключенных медицинской помощи).

Такие люди, как он, необходимы, но опасны, невзирая на их замечательную любезность. Неплохой принцип — с настороженностью относиться к лечению людей вопреки их воле или к объяснению их поступков помешательством, над которым они не властны: то и другое — прямой путь к тирании. Однако не следует впадать и в противоположную крайность.

У нас был арестант, находившийся в предварительном заключении по обвинению в убийстве. Он регулярно разговаривал с телевизором, установленным в его камере, даже когда тот был выключен. (Телевизор — «жидкая дубинка» наших дней. Его применяют для того, чтобы заключенные сидели тихо — или по крайней мере были чем-то заняты.) Он беседовал с телевизором, как правило, рассерженным тоном, как если бы он был чрезвычайно суровым критиком того, что ему показывают (или недавно показывали). Невозможно было хоть чем-то отвлечь его от этих гневных протестующих речей. Подобно другим пациентам в таком состоянии, он явно пребывал в собственном мирке. К тому же эти его фразы казались совершенно бессмысленными.

Это был крупный, могучий и весьма неприятный человек с длинным «послужным списком» серьезных актов насилия по отношению к другим, но за его плечами имелась и история сумасшествия, усугубляемого склонностью принимать такие наркотики, которые (это известно) служат причиной помешательства или усиливают его. Более того, у него поведение, связанное с насилием, предшествовало сумасшествию: возможно, это поведение являлось признаком, предшествующим началу заболевания, или же проявлением скрытых особенностей его характера. Он вел себя крайне угрожающе, и я поместил его в категорию «отпирают трое» (то есть предписал, чтобы дверь его камеры отпирали только в присутствии по меньшей мере трех сотрудников тюрьмы).

Я звонил и писал его адвокату, сообщая, что (на мой взгляд) его подзащитный не в состоянии сделать в суде заявление о своей виновности или невиновности, да и вообще не в состоянии появиться в суде («процессуально недееспособен»): как мне представлялось, его нужно было отправить в больницу. Я не мог сказать, будет ли он когда-либо в состоянии сделать заявление о своей виновности или невиновности либо появиться в суде.