Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Конечно же, я не мог удержаться от смеха. Но меня все-таки несколько обеспокоило сравнение с таксистом, который ждет возле дверей, пока появится его пассажир. Я не мог отделаться от мысли о том, что это пренебрежительное отношение к государственным расходам рано или поздно совершенно нас разорит, пусть даже пока оно приносило мне кое-какую выгоду.

Фредерик Бастиа, великий французский экономический журналист XIX века (единственный автор текстов об экономике, который способен рассмешить читателя), как-то заметил: государство есть средство, при помощи коего всякий норовит жить за счет другого. Не знаю насчет буквальной справедливости этого утверждения, но я повидал на своем веку много примеров мародерского разграбления «чистых общественных благ», притом — насколько я мог судить — неизменно вполне законного.

У нас в тюрьме одно время содержался арестант из Анголы, обвиненный в акте насилия; степень его помешательства явно не позволяла ему официально заявить о собственной виновности или невиновности. По неформальной классификации, принятой среди тюремных служащих, он принадлежал к разряду «очень говорливых» (very verbal), несколько отличающемуся от разрядов «болтливых» (mouthy, moufy) или «дерзких» (lippy). Два последних подразумевали сознательную наглость, и потому считалось, что поведение таких арестантов непростительно; первый подразумевал безумие, и потому считалось, что поведение таких арестантов простительно. Вообще, сотрудники нашей тюрьмы были знатоками этих различий.

Я позвонил адвокату этого заключенного, чтобы сообщить, что его подзащитный сумасшедший и поэтому не в состоянии заявить о своей виновности или невиновности или даже не в состоянии предстать перед судом. Адвокат спросил: не мог бы я написать для него официальный отчет, где бы это указывалось, и сколько я за это взял бы? Я ответил, что сделаю это бесплатно (так как уже неплохо знал его подзащитного и этот отчет не требовал от меня почти никаких усилий).

Адвокат ответил, что мне ни в коем случае не следует так поступать. По его словам, это создало бы очень скверный прецедент и снизило бы расценки на защиту клиента, что было бы настоящей катастрофой, а кроме того, противоречило бы правовым принципам. Тогда я назвал скромную сумму, которая мне все-таки показалась достаточно щедрой (очень хороший ресторанный ужин на двоих — в обмен на пять минут работы). Он согласился.

Вскоре тот же адвокат позвонил мне и попросил воздержаться от написания отчета. Он пояснил, что за это время нашел другого специалиста, который согласился это сделать, — за гонорар, который почти в девять раз превышал запрошенный мной. Правда, этому специалисту пришлось бы час ехать до тюрьмы, но прийти к выводу о том, что этот арестант не в состоянии заявить о своей виновности или невиновности и не может появиться в суде, можно было не более чем за пять минут. Он запросил непомерный гонорар: двум квалифицированным рабочим потребовалось бы трудиться не меньше двух недель, чтобы на налоги с их дохода можно было выплатить эту сумму. Я предположил: адвокату хочется, чтобы на фоне этого раздутого счета за услуги психиатра его собственный счет выглядел более разумным.

У меня был обычай добровольно вызываться дежурить в рождественские дни. Я делал вид, что с моей стороны это жертва, проявление мучительной верности долгу, однако на самом-то деле для меня это был отличный предлог не участвовать в вынужденном рождественском веселье, которое меня так угнетает. Ад для меня — это не другие сами по себе[41], а другие, «хорошо проводящие время» (как они это называют). Во всяком случае в Англии веселье имеет истерический характер, как будто невозможно развлекаться без шумной демонстрации того, что ты развлекаешься, а тот, кто больше всего шумит, радуется сильнее всех. Когда-то англичане были народом грустных удовольствий; теперь же это народ, предпочитающий радоваться громко. Этим людям куда лучше было бы страдать от своих удовольствий в тишине.

Мне нравилось Рождество в тюрьме. В ее сердце — «паноптикуме», круглом тюремном здании с будкой для смотрителя в центре — высилась огромная елка; с величественных чугунных конструкций свисали немногочисленные печальные украшения. Конечно, здесь не происходило никакого обмена подарками, зато имел место большой рождественский ланч, после которого арестанты спали как младенцы (ну почти как младенцы: многие громко храпели). Я обходил больничное крыло, чтобы пожелать счастливого Рождества пациентам (в основном это были сумасшедшие или по крайней мере психически неуравновешенные). Я раздавал им шоколадки, которые они принимали с благодарностью убийцы, приговариваемого к смертной казни.

Свое последнее Рождество перед уходом с этой работы я тоже вызвался, как всегда, провести на дежурстве, и первоначально это мое предложение благодарно приняли.

Но перед самым Рождеством для руководства больницей привлекли администратора со стороны, специалиста по новой главной науке — менеджменту, притом, как подозревали, с более высоким окладом, чем у предшественника.