Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Тем не менее все эти адвокаты всегда делали для клиентов что могли, часто выходя за пределы своих непосредственных обязанностей — и получая за это не слишком щедрое вознаграждение. Правда, я больше имел дело с уголовным судом, а не с гражданским, где возможности «узаконенной» коррупции были гораздо обширнее: скажем, когда недобросовестные юристы все никак не прекращают заниматься тем или иным делом (исправно получая гонорар), хотя уже давно очевидно, что дело бессмысленно и у него нет судебных перспектив. Лично я мало сталкивался с такой практикой.

Я с огромным восхищением относился к судьям: они виделись мне последним бастионом высококультурной Англии. Их решения, связанные с применением тех или иных пунктов закона, излагались при помощи изящных и ясных доводов, притом лаконично — как если бы слова (подобно питие) не следовало выбрасывать зря. Та зоркость, с которой они замечали логические ошибки или серьезные пробелы в выступлениях или вопросах адвокатов сторон, производила немалое впечатление и казалась по-своему прекрасной.

Мне очень нравился сам церемониал судебных слушаний, когда судьи и барристеры раскланиваются друг с другом. Мантии и парики (которые часто служат объектом пустых насмешек) как бы указывали на то, что здесь происходит нечто серьезное, необычное, величественное. Они словно бы подразумевали, что судья выступает не в личном качестве, а как лицо, облеченное громадной ответственностью.

Хороший перекрестный допрос тоже по-своему прекрасен (для тех, кто понимает), хотя за «уничтожением» свидетеля, особенно если это эксперт, бывает мучительно наблюдать, не говоря уж о том, чтобы пережить это на себе.

К примеру, не так давно я наблюдал, как еще один профессор медицины, человек выдающийся в своей области, подвергся прямо-таки вивисекции, когда он выступал свидетелем по делу о медбрате, при помощи инсулина насмерть отравившем нескольких пациентов, вверенных его попечению. Этого профессора пригласила сторона защиты, но проблема состояла в том, что она не обеспечила его всеми необходимыми материалами по делу (и он, похоже, сам не добивался их получения). В результате он сделал поспешные и неверные выводы, от которых ему пришлось отказываться уже во время процесса — в свете дополнительной информации, которую сообщил ему обвинитель. Перекрестный допрос проходил четко, жестоко и разрушительно. Можно было легко представить себя на месте несчастного ученого, и я обнаружил, что на протяжении всей экзекуции гляжу вниз, на свои ботинки.

Именно для того, чтобы избежать подобной катастрофы во время собственного пребывания на месте для дачи свидетельских показаний, я научился быть как можно лапидарнее в своих ответах во время перекрестного допроса — и никогда не выходить за пределы того, что я мог бы защитить точно и строго. Ведь адвокаты — искусные мастера по части того, чтобы бросить тень сомнения на все показания свидетеля, если он допустил одну-единственную ошибку, пусть даже самую незначительную. «Falsus in unum, falsus in omnibus» («Ложно в одном — ложно во всем»): когда-то это было юридическое правило. Теперь оно уже не применяется, но по-прежнему имеет психологическое значение для адвокатов, которые пытаются подорвать доверие к свидетелю противной стороны.

Однажды я выступал с лекцией на ежегодной Адвокатской конференции. В своем докладе я говорил об опасностях, существующих для свидетеля-эксперта, среди которых почти неизбежное искушение (в системе, где судебный процесс является состязательным) стать «членом команды» той стороны, которая вас пригласила (защиты или обвинения). В таких случаях ваши показания становятся не столько беспристрастным свидетельством, помогающим установить истину в деле, сколько важным (зачастую ключевым) элементом в конструировании дела. А как только вы заняли ту или иную позицию, вами овладевает искушение всеми средствами защищать ее от противоречащих ей доказательств — используя всё более мудреные аргументы и все чаще привлекая доводы ad hoc[46].

Именно это и проделал тот профессор медицины. Он принял точку зрения, согласно которой смерть пациентов можно объяснить не только отравлением, и в результате был вынужден (или позволил себе) прибегать ко все более диким и нелепым гипотезам, пока те не стали выглядеть совсем уж смехотворно.