Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Сержант, отвечавший за содержание под стражей, думал, что тем самым оказывает ей услугу, однако на самом деле он, по сути, подписал ей смертный приговор. Никто из них не знал, что она пребывает в состоянии тихой спутанности сознания — из-за передозировки. Она не стала дальше идти по дороге, на которой ее высадили два констебля. Вместо этого она забрела в поля, через которые шла эта дорога. Там она и умерла от «воздействия окружающей среды». Ее тело обнаружили лишь через несколько месяцев.

Как показал анализ, она приняла большое количество таблеток, но было уже невозможно с уверенностью определить, в какое время она их употребила. Полицейским предъявили обвинение.

Я выступил с показаниями. Пожалуй, можно без ложной скромности сказать, что к концу моего выступления обвинение развалилось. Из-за разнообразия реакций на эти таблетки и переменчивости поведения наркоманов (переходов от агрессивности к льстивости, от льстивости к мрачности — и обратно) трудно оценить состояние их сознания, а ее поведение в момент освобождения из участка никак не показывало, что ее сознание было спутанным. Тот факт, что сержант вызвал врача и этот врач не нашел в ее состоянии ничего неподобающего, означал, что сержант не вел себя по отношению к ней пренебрежительно — «лишь бы отделаться».

Когда я сошел с места для дачи свидетельских показаний, от обвинения остались одни руины. Судья объявил перерыв, и когда я проходил мимо этого сержанта, явно человека достойного (два его констебля повели себя довольно бестолково, но без злого умысла), он приблизился ко мне и произнес: «Спасибо вам, доктор». Я, можно сказать, избавил его от месяцев мучений и от печальной перспективы сесть в тюрьму. Незачем напоминать, что участь полицейского в тюрьме незавидна. Если другим арестантам станет известно, что он полисмен, ему не останется почти никакого выбора, кроме как просить тюремную администрацию о защите — и оказаться в обществе тех, кто совершил преступления на сексуальной почве.

Было ясно, что он испытал облегчение (несомненно, такое же чувство испытывали и его родные), но в суде я не мог ничего сделать, чтобы открыто дать понять, что я услышал его благодарность. Я лишь кивнул в ответ.

Я чувствовал сострадание не только к невиновным подсудимым. Помню одного сикха средних лет, который насмерть зарезал жену на глазах у их общих детей. Да, такое преступление чудовищно, однако в его случае это была трагическая история, а не просто нечто мерзкое и низменное.

В глазах закона мужчина был виновен без всяких оговорок. Это убийство было первым и единственным преступлением в его жизни.

Он переехал в Англию из Пенджаба, когда ему было немногим меньше двадцати. Здесь он работал на металлургическом заводе. Для него был устроен договорной брак; невеста (из числа сикхов, родившихся в Англии) согласилась выйти за него замуж.

Важно отличать брак по сговору от брака по принуждению. Первое — часть превосходной системы, основанной на реалистическом понимании человеческой природы; второе же — просто чудовищно.

Молодой заключенный пакистанского происхождения однажды пожаловался мне на острые желудочно-кишечные симптомы, которые мне показались не слишком вероятными и которым не было очевидного объяснения.

Я осведомился:

— Вас что-то тревожит?

На медицинскую практику всегда влияют обстоятельства. Особенно это касается тюремной медицины.

— Нет, — ответил он.

— Вы уверены?

Тут он сказал мне, что находится под угрозой со стороны других арестантов пакистанского происхождения, которых у нас в тюрьме становилось все больше (их доля среди наших узников превышала их долю в населении страны).

Незадолго до этого он выступал свидетелем обвинения по делу об «убийстве чести»: мужчину и его сына обвинили в том, что они убили дочь мужчины (и, соответственно, сестру его сына) за то, что она отказалась вступать в принудительный брак со своим кузеном, живущим «там, на родине». Его показания имели решающее значение в этом деле, и другие юноши его круга сочли, что он не просто «подвел своих», а совершил нечто худшее, вроде предательства или измены: его поступок словно бы стал угрозой для всей системы, которая приносила им такую пользу.

Для этих молодых мужчин браки были «договорными», но для молодых женщин они были принудительными. Такие мужчины одобряли эту систему, ибо она позволяла им жить вестернизированной жизнью вне дома (под этим они подразумевали обычное распутство), а дома наслаждаться всеми удобствами наличия сексуальной партнерши и прислуги в едином лице жены.

Это было и удобно, и приятно; они считали, что вполне этого заслуживают. Это была система, которая нуждалась в надзоре, чтобы женщины из нее не вырвались. В этой системе властвовал принцип «всё или ничего». Мой пациент считался предателем и угрозой и должен был быть наказан — как и жертва этого убийства. Считалось, что «убийства чести» должны продолжаться без всяких помех со стороны «своих». Я тут же организовал для этого молодого человека перевод в другую тюрьму — где его не знают.