Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

А потом, в то самое утро перед убийством, она велела ему немедленно убраться из ее квартиры. Он умолял дать ему хоть какое-то время: ему некуда было податься, у него не было работы, у него почти не было денег и этот город был для него совершенно чужим. Но ее все это не тронуло — она упорно настаивала на своем. Она твердила, что он должен поскорее уйти, так как ее бывший партнер в этот же день вселяется обратно к ней. Уж он-то, в отличие от ганца, будет ее удовлетворять как следует.

Подобно убийце, описанному выше, он схватил кухонный нож (когда-нибудь некая добрая душа призовет запретить такие ножи) и пырнул ее, однако нельзя сказать, что ганец напал на нее в приступе бешенства. Затем он тотчас же вызвал полицию.

Его ужаснуло и ошеломило то, что он натворил. Она дразнила его, относилась к нему как к игрушке, ее не волновала ненадежность его положения. У него было все хорошо (по скромным меркам), пока он не встретил ее, а потом она выкинула его, словно использованную салфетку. Он не упоминал о своем чувстве унижения напрямую, иначе снова испытал бы унижение. Но он знал, что совершил нечто чудовищное, и теперь лишь безучастно глядел в пол.

Хотя он всего час назад убил человека, он держался мягко, обходительно и любезно — как я заподозрил, причиной тому была глубоко укоренившаяся привычка, а не какое-то желание подольститься. В иных обстоятельствах с ним было бы очень славно познакомиться: он явно отличался немалым обаянием.

Я сказал полицейским, что он в состоянии участвовать в допросе, и они его увели. Мой студент, молодой и невинный выходец из средних сословий, все это время хранил задумчивое молчание. Это стало его первым погружением в трагические превратности человеческой жизни. Я так и видел, как он у меня на глазах мужает.

После той беседы он перестал быть тем наивным юношей, каким был раньше. В человеческом существовании ему открылись бездны, о которых он прежде не подозревал. Для него это стало подлинным «обучающим опытом» (если воспользоваться модным современным выражением). Он вырос буквально за час.

Вопрос о неправомерном полицейском допросе возник и в другом деле. Студента арестовали возле ночного клуба (одной из этих громадных пещер, где молодежь предается социальному конформизму под видом бунта) и обнаружили у него больше амфетаминового наркотика (3,4-метилендиоксиметамфетамина, или МДМА, или экстази), чем он мог бы пожелать иметь для личного пользования. Поэтому полиция тут же предъявила ему обвинение в хранении наркотика с целью сбыта; в том, что он наркоторговец, а не только наркопотребитель. Он все это признал — в ходе допроса, который полицейские провели сразу же после задержания.

Но впоследствии он заявил о своей невиновности — на том основании, что во время первого допроса сделал свои признания, находясь под воздействием наркотика. Теперь он отказывался от этих показаний. Сторона обвинения направила мне запись первого допроса, спрашивая, есть ли в ней что-то указывающее на наркотическое опьянение, вызванное амфетамином или каким-то другим наркотиком.

Запись допроса также отправили эксперту, привлеченному стороной защиты, — врачу, который (как я позже узнал) являлся видным борцом за полную легализацию других наркотиков. В его отчете утверждалось: ничто в записи беседы не исключает возможности того, что в это время молодой человек находился под воздействием наркотиков.

А что, собственно, могло бы исключать такую возможность?

Сам я выразил это иначе. Я отметил, что в записи допроса нет ничего указывающего на то, что он в тот момент пребывал под действием наркотиков. На все вопросы он давал неспешные, взвешенные и точные ответы. Ничто не указывало на возбуждение или расторможенность. Скорее, он был несколько подавленным, так как, возможно, обдумывал свое положение.

Перед началом слушаний я вполне по-дружески пообщался со своим процессуальным оппонентом. Возможно, адвокаты подсудимого сформулировали свой вопрос, адресованный ему, иначе, чем сторона обвинения сформулировала свой вопрос, адресованный мне. Его спросили, есть ли в записи допроса что-то такое, что исключало бы вероятность наркотического опьянения, тогда как меня спросили, есть ли в этой записи что-то такое, что указывало бы на него. Таким манером вы и добиваетесь желаемого ответа. В данном случае защита прибегла к такому приему, чтобы доказать свою правоту.

Но сей интересный вопрос так и не нашел своего разрешения, поскольку студент в последний момент все-таки решил признать себя виновным до суда. Вероятно, адвокат убедил своего подзащитного, что в этом запутанном споре ему не выиграть, да и в любом случае это не имело значения: вне зависимости от его состояния на первом допросе суд явно не поверил бы, что у него был при себе такой большой запас наркотика лишь для собственного употребления.