Психология войны

В одном месте моей рукописи я пишу так: «Бесстрашие, как таковое, вообще не существует в природе, бесстрашных* людей нет. Чувство страха присуще всему живому и вездесуще. Сознавая опасность смерти, ни одно животное не идет в бой без страха, в самое пекло, откуда брызжет смертью. Но страх преодолевается? Чем? Принуждением вообще, внутренним и внешним (общественным воздействием) в частности. Какие принуждения? — Внутренние принуждения, то есть сам себя принуждает (совесть, благородство, честь — чувство долга), и внешние принуждения, то есть общественное воздействие (спасая свою собственную честь и благородство от чувства стыда, низости и позора. Вот что помогает преодолеть страх. Добровольно никем страх не преодолевается, страх преодолевается только и только принуждением». В книге это будет сказано более подробно, я излагаю только программу.　

«Чувство страха постоянно сопровождает солдата в бою. Страх никогда не отстает от него. В борьбе со страхом рождается отвага, в результате победы чувства долга…» «Честь дороже жизни, позор и бесчестье страшнее смерти — совесть у настоящего солдата строже любого внешнего принуждения. Если бы не было страха, не было бы отваги»…　

Страх испытывает не только солдат, воюющий непосредственно на передовой, но и офицер и генерал. Не знаю насколько это будет правильно, что войной и боевыми действиями войск управляют два генерала: войсковой генерал — человек, и второй — генерал- страх. Страх даже имеет генеральский чин. История знает немало случаев, когда генералу-страху удавалось решать даже операции стратегического масштаба.　

Инстинкт самосохранения

Это благородное качество всего живого. Правда, в беседе некоторые военные корреспонденты говорили, что инстинкт самосохранения порождает трусость. Я говорю: нет. Инстинкт самосохранения имеет двоякую сторону — он может порождать и трусость, но в подавляющем большинстве случаев он порождает отвагу. Правда, это промежуточное чувство. Почему живой человек до последнего борется, цепляется за жизнь, даже утопающий, как говорится, цепляется за соломинку. В целях самосохранения борются, нападают, защищают. Следовательно, инстинкт самосохранения — первородный двигатель, желание жить и является благородным качеством человека и не только человека, но и всего живого. Отсюда дается трактовка: не умирать, а жить. Желание жить толкает на подвиги, на риск — без риска нет победы. В бою жизнь никому не дарится, а завоевывается. Поэтому убивай тех, кто хочет убить тебя. Обезопась себя, товарища по оружию, соотечественников истреблением врага, беспощадным истреблением, мщением за зло злом, за смерть смертью, кровью за кровь. Вот почему в первой повести мною сказано: «Солдат идет в бой не умирать, а жить». Вот почему и здесь говорю, что трусость и отвага есть результат борьбы инстинкта самосохранения, а не потому, что я хотел обмануть солдата. Вот почему товарищ, с сомневающийся в правдоподобности моих записей, неправ.　

Солдат.

Мы хотим отразить, что такое солдат. Многие представляют себе, что солдат это какое-то неживое, каменное существо, бессердечный картонный человек. Я с этим не согласен. В начале 1942 года я вынужден был написать письмо казахским писателям, что наша дивизия имеет свою специфичность: в ней преобладают бойцы нерусской национальности. Я, как руководитель-солдат, вынужден был обратиться к этим инженерам человеческих душ. Вы же, инженеры, давайте нам духовную пищу. Я не хотел учить писателей, но был вынужден написать так: «Дух наших бойцов и　командиров в борьбе крепок, как гранит. Ненависть к заклятому врагу горит в сердце у каждого из них, но душа солдата тоже имеет свойство изнашиваться, солдат — не камень, не сталь, не стекло, а человек, обыкновенный человек со всеми человеческими достоинствами, чувствами и слабостями, присущими каждому. Он не только постоянно проявляет отвагу, мужество, героизм, но и в минуты душевной невзгоды проявляет и слабодушие, и слабоволие.　

Многим удается перебороть эту напавшую на негр слабость и взять себя в руки, другим товарищ помогает, третьих командир и политработник ободряют, одним словом, тоже понемножку ремонтируются, оттачиваются, как лезвие боевого клинка и боевого штыка для завтрашнего боя, дается нужный закал некоторым ослабевшим в огне боев.　

Боец — живой человек. Он грустит о жизни, о любви, он жаждет ласки и нежности любимой, чудного лепетания маленького забавного карапузика-сына, кудрявенькой маленькой дочки — он муж, он отец!» Я так писал потому, что многие не против считать солдата каким-то бесплодным, бессердечным существом.　

Должен предупредить вас, товарищ, что у меня дрожит рука не потому, что я волнуюсь, я еще болен, только что вернулся из госпиталя. «Он трепещет от радости боевого подвига, радости любви, радости отцовского чувства, восхищается красотой природы. Нежно любит вдыхать приятный аромат цветов. Приятно ощущает тепло яркого солнечного сияющего дня, он с любовью смотрит в голубое, безоблачное небо ночью…»　

Впрочем, ночью, кажется, небо бывает не голубое, а синее…