Психология войны

Наша реальная действительность — это правда. И описание действительности не является пороком, а неправильное толкование может явиться пороком вещи. Если можно будет так выразиться, наши органы цензуры, органы юстиции бьют не за то, что говорили правду, а за то, что ее толкуешь неправильно и не пропускают произведения не потому, что там написана правда, а потому, что там правда толкуется не по-нашему.　

В наше время образы создаются не авторами, а войной, суровой и трагической обстановкой времени. Описать или показать так, как это было на самом деле, это не упрощенчество, а искусство художника-автора. Раскрытие смысла борьбы есть истинная задача художника, а люди этой безжалостной борьбы — материал. Их образы, их портреты — скульптурные изображения эпохи и народа, имеющие глубокий смысл на века, так как они, эти образы, созданы с учетом конкретных условий времени и обстановки.　

Будет очень жаль, если они найдут только боковое отражение в оформляемых литературных документах, которые предполагают быть документами литературно-историческими и военно-биографическими, что налагает на автора большую ответственность. С сознанием этой　ответственности, с этими благими намерениями Бек приступил к повести «Панфиловцы».　

Вчера некоторые товарищи говорили и будут еще говорить о недостатках второй повести. Мы знаем эти недостатки. Это недостатки первого времени войны. Это недостатки первых десяти дней старшего лейтенанта Баурджана Момыш-улы. Но мы никогда не были намерены приглаживать, приутюживать его, полировать, лакировать, применять врачебную косметику. Мы придерживались документальности в росте этого образа. Не придерживаться документальности в росте образа чуждо нравам советского писателя, советского офицера. Это будет угрызением совести перед правдой. Мы никогда не хотели, чтобы его недостатки были его достоинствами, чтобы о нем говорили хуже, или лучше, чем он был тогда на самом деле. Старший лейтенант есть старший лейтенант, а не капитан. Капитан исправит ошибки и недостатки старшего лейтенанта.　

Когда Шкловский упрекал старшего лейтенанта в нескромности, то он опоздал на целых три года. 28 октября 1941 года старший лейтенант упрекнул себя в полевой книжке.　

Перевожу:

Не похвались успехом, захмелев,　
Ты львом не станешь, зарычав, как лев,　
В кусты, как заяц, от врага не прячься,　
Мудрей не станешь, дураков презрев.　

Это старший лейтенант упрекал себя в нескромности, предписав быть скромным в дальнейшем.　

Один товарищ здесь говорил, что часто повторяется «я, я, я!» Это также намек на нескромность. Старший лейтенант, когда стал командовать полком в декабре 1941 года, получил от себя второй упрек: «Не говори «это сделал я», — это сделали тысячи, не говори «это сделали тысячи» — это сделали смелые, это сделал народ. Если бы я не был из тысячи, а смелые из народа, кто бы это совершил?»　

Вчера один товарищ возмущался и бросил упрек Беку о «поэтизированном образе». Но старший лейтенант имел несчастье упрекать стихами.　

До некоторой степени произведение Бека кажется некоторым примитивным своей правдивостью, и я даже слышал такие разговоры, что это слишком примитивно.　Хорошо, пусть будет примитивно. Но мы не имеем права лгать, ибо с темой мы связаны кровью. Правда окрестила нас темой войны. Правда соединила нас, правда благословила нас, правда божественна для нас. Она требует жертв и преклонения. Правда — толкователь истины. Мы преклоняемся перед правдой. На поле боя мы сражались за правду, жили и умирали. Что стоит жертва стилистическим приемом литературной формы перед жертвами на фронте? И Александр Альфредович совершенно прав, мне кажется, когда он нарушает ее ради того, чтобы не пострадала настоящая правда. Но если есть нужда в неправде, то найдутся люди, которые напишут ее, и поэтому упрекать его в этом, по-моему, не следует. Правда — секира, которая голову рубит, это секира лжи. И вот, исходя из этого, Беком было сказано: Художник, настоящий советский писатель, повесть советская, советский читатель нуждаются в правде. И вот — подставь руку — отрублю. Это не в физическом смысле, и мне очень жаль, что Шкловский так узко это понимает. Не я отрублю, история отрубит тому, кто будет лгать. Литература отрубит ему голову, а не руку. Вот в каком смысле надо понимать этот клинок и руку. Если он подставил руку и сказал: «Рубите!» — это смелость автора. Если бы он не сказал этого, я не стал бы с ним работать. А Шкловский говорит: «Что за издевательство» — старший лейтенант вынимает клинок, подставляет руку и говорит: «Рубите».　

Вы хотели посмеяться над Беком, а посмеялись сами над собой. Почему Александр Альфредович не расшифровал этого, я не знаю, я никогда не вмешивался в его литературные приемы.