Психология женского насилия. Преступление против тела

Дон запланировала преступление в тот день, когда выяснилось, что сможет остаться с Габриэлем наедине. До этого визита ей позволялись только краткие периоды общения с ним без сопровождения, однако она установила хорошие отношения с приемной матерью, которая, как считала Дон, была к ней добра и по-матерински настроена. Позднее приемная мать объясняла, что разрешить Дон побыть с Габриэлем ее убедила та настойчивость, которую проявила Дон, утверждавшая, что ужасно скучала по сыну предшествовавшие три недели и что сочла бы за утешение возможность хотя бы поспать с ним в одной постели. Приемная мать сказала, что пожалела ее, услышав, насколько невыносимо было Дон снова и снова возвращаться к пустой кроватке. Казалось, приемная мать запуталась, чьи именно потребности необходимо удовлетворить, и из сочувствия к Дон случайно позволила Габриэлю оказаться в смертельной опасности. Подобная реакция на патетическое обращение Дон, ослепившее приемную мать и не позволившее той предугадать возможность совершения насилия, была одной из характерных особенностей в отношениях Дон с людьми в целом, и с материнской фигурой в частности.

Приемной матери не было известно, что незадолго до этого покинувший Дон муж, отец Габриэля, подал заявление о разводе. Дон описала, что почувствовала себя «опустошенной» и была в гневе от его поступка; она отметила, что охватившее ее чувство отверженности и одиночества заставило ее ощутить, что она может потерять рассудок. Дон понимала, что именно это сыграло главную роль в совершении ею убийства, а также на каком-то уровне помнила, что до того, как убить сына, она ощущала, что ей грозит опасность совершить что-то ужасное, имеющее своей целью избавление от этого чувства отверженности. Она воспринимала Габриэля как неразрывно связанного с его отцом и собой и пришла к убеждению, что не следует позволять ему жить дальше. Дон почувствовала, что ее собственная жизнь была уничтожена, когда муж оставил ее, когда Габриэля забрали под опеку и когда, наконец, муж попросил дать ему развод; она ощущала, что тоже должна умереть. В ночь преступления Дон решила, что если полиция не найдет ее и не предоставит ей надлежащую помощь, которую она просит, то она убьет Габриэля. Она позвонила в полицию и пригрозила убить сына, если они не найдут ее и не заберут, чтобы оказать ей помощь. Находясь в состоянии отчаяния, Дон не оповестила полицию о своем местонахождении, а затем тщетно ожидала ее прибытия, наблюдая, как сын спит. Когда Дон поняла, что помощь, которую она ожидала, так и не поступила, она исполнила свой план: убила своего спящего сына, удушив его, когда тот лежал рядом с ней. Затем Дон сообщила приемной матери о смерти Габриэля. Вызвали полицию. Во время полицейского допроса она была спокойной и беспристрастной, однако о сыне говорила в настоящем времени, как будто не подозревая, что он уже мертв. Казалось, она была в состоянии диссоциации.

Я попыталась сфокусировать свою работу с Дон на преступлении, рассматривать которое ей казалось невозможным. Дон производила впечатление инфантильной и диссоциированной женщины, говорящей тихим и вежливым тоном хорошо воспитанной маленькой девочки, что резко контрастировало с той степенью насилия, с которой было совершено преступление. Тембр ее голоса имел нереальный, потусторонний окрас, а его высокие интонации с придыханием — практически шепот — наводили на мысли о том, что ее что-то душит. Она говорила так тихо, что мне приходилось наклоняться к ней и делать усилия, чтобы услышать ее. Казалось, что с ее стороны это была бессознательная попытка приблизить к себе заботящихся о ней людей, и, похоже, она жаждала какой-то физической близости и контакта.

Дон всегда чувствовала, что она другая и что она не принадлежит кому бы то ни было или чему бы то ни было. Это получило подтверждение во время взросления. В течение ранних лет своей жизни, когда она подвергалась насилию и травматизации в строгих детских домах, где над ней издевались еще больше из-за ее странной шепчущей манеры говорить, Дон научилась подавлять свой гнев, опасаясь, что ее «отчитают». Веселая и уступчивая «ложная личность» (Winnicott, 1964), которую она развила с младенчества, чтобы оживить образ своей эмоционально отсутствовавшей матери, скрыла ее чувства печали и боли, которые дремали, готовые появиться в момент абсолютного отчаяния и ярости.