Психология женского насилия. Преступление против тела

Несмотря на то, что я пыталась сформировать с Дон терапевтический альянс, она воспринимала как невыносимую необходимость думать о том, чтобы сконцентрироваться на работе со мной, о совершенном ею преступлении, о своей скорби, чувстве вины и собственном будущем. Дон избегала реального участия в работе и постоянно пыталась вовлечь меня в общение в более дружеском ключе, предлагая мне поделиться информацией о моей личной жизни; и я неизменно разочаровывала ее, отказываясь это делать. Сопротивление Дон терапевтическому взаимодействию было очевидно, и, учитывая степень травмы, которую она испытала и ужас совершенного ею преступления, это было объяснимо. Трудности терапевтической работы с женщинами-убийцами будут дополнительно рассмотрены в главе 9.

В конечном счете небольшая исследовательская работа была фактически проведена, по крайней мере в течение некоторого времени Дон получала определенный опыт взаимодействия в рамках четких границ в ходе наших регулярных встреч, длившихся, пока она не приняла решение их прекратить. Я нашла ее в процессе терапии довольно уклончивой и фрустрирующей, и она вызвала во мне чувство, что в ней было что-то такое, до чего было трудно добраться.

Вполне возможно, что символически убив меня как терапевта и предотвращая любые попытки обратиться к значимым областями ее жизни в ходе терапии, она защищала меня от своего желания убить меня, которое появилось бы, если бы она действительно вовлеклась в работу со мной и позволила бы себе стать от меня зависимой. Глубина ее яростного желания убить вызывала чувство небезопасности, когда Дон вступала в контакт с другим человеком, и она предпринимала отчаянные попытки сохранить доброжелательные, но отстраненные отношения со мной, такие, в которых ее статус пациентки, совершившей инфантицид и находящейся в отделении закрытого типа, был бы на время отменен. Несмотря на это, «опасность», которую представляла собой Дон, подарила ей внутреннее чувство безопасности. поскольку она знала, что помещена в безопасную обстановку и будет пребывать в ней в обозримом будущем, что защитит ее от ужаса быть покинутой и удерживаемой на дистанции.

Младенцы как «контейнеры с ядом»

В своей обширной работе, посвященной инфантициду, Демос утверждает, что нападения на детей были широко распространены в разных сообществах на протяжении всей истории (deMause, 1990). Он полон решимости положить конец этой разрушительной практике и прослеживает ее корни до неутоленных психологических потребностей преступников в любви и защите, связанных с их собственным ранним опытом обделенности и неудовлетворенности.

Предлагаемое им видение сформулировано в понятии психоистории, «науке об исторической мотивации», которая сочетает в себе подходы психодинамической психотерапии и социальных наук:

История человечества основана на насилии над детьми. Все семьи когда-то практиковали детоубийство. Все государства прослеживают свое происхождение до принесения детей в жертву. Все религии начались с ритуального членовредительства и убийства детей. Все нации санкционируют убийства детей, нанесение им увечий и их голодание во время войн и массовых бедствий. По сути, нападение на ребенка — это самая мощная и успешная в истории человечества групповая фантазия. Использование детей в качестве козлов отпущения для облегчения личного внутреннего конфликта оказалась чрезвычайно эффективным способом поддержания нашего коллективного психологического гомеостаза.

(deMause, 1990, р. 1-2)

Инфантицид, утверждает он, универсален и встречается чаще у людей (подразумевается инфантицид в отношении собственного потомства), чем у любых других видов. Демос проницательно описывает психодинамические процессы, связанные с инфантицидом, сточки зрения использования детей в качестве сосудов для неприемлемых импульсов, «контейнеров с ядом», которые могут быть впоследствии подвергнуты манипуляциям, мучениям или могут быть убиты: