Женщины, у которых есть проблемы с употреблением алкоголя или наркотических веществ, могут начать применять физическое насилие в отношении своих детей или пренебрегать их потребностями в те периоды, когда они расторможены этими веществами и теряют контроль над своим поведением; другие могут использовать детей, чтобы выразить свои садистские импульсы или обеспечить себе чувство господства и контроля. Миллс утверждает, что женщинам, которым самим пришлось подвергнуться депривации в детстве, трудно установить четкие границы для своих детей, трудно сказать «нет» из-за своей глубокой идентификации с ребенком, которому отказывают в чем-то или которого чего-то лишают. Дети, которым никогда не устанавливали ограничений, могут становиться неуправляемыми и очень озорными, а матери, которые фактически отказались от роли взрослых, устанавливающих эти границы, возвращают власть только в тот момент, когда поведение их детей становится неуправляемым, — и делают они это путем насилия. У самих матерей нет внутреннего голоса их собственного интернализированного авторитета или способности сдерживать себя. Они чередуют самоотождествление с обездоленным ребенком и чрезмерное потакание ему с внезапной «сменой правил», выражающейся в применении суровых физических наказаний.
Как указывалось ранее, гнев может возникать в сочетании с эмоциональным и сексуальным насилием, жестокостью и пренебрежением. Для женщин, которые сами подвергались физическому насилию, их собственное насилие в отношении детей может отражать психологический процесс идентификации с агрессором, в котором мать проецирует на ребенка опыт того, как она страдала сама, будучи беспомощной жертвой. Она превращает свою пассивную роль жертвы в активную, в которой она как агрессор держит контроль в своих руках. Когда в семье присутствует склонный к насилию или оскорблениям партнер, риск для ребенка увеличивается в еще большей степени.
Утрата и физическое насилие
Следующий пример иллюстрирует, как физическое нападение на ребенка может быть отголоском более ранних переживаний его матери, выражающим ее потребность в помощи и невозможность совладать со своим гневом. В этом смысле нападение матери на своего ребенка отражает реактивацию ее собственных воспоминаний о насилии и усиление ее чувств беспомощности и жажды убийства по отношению к интернализованному образу ее собственной матери, которую она идеализировала. Рождение собственного ребенка разрушает эту идеализацию: «В воспоминаниях возвращаются эмоции, чувства и конкретные образы, многие из которых не согласуются с тем идиллическим и желаемым обращением, которое женщина нафантазировала себе как элемент защиты от разочарования и утраты объекта на протяжении всей жизни» (Mills, 1997, р. 178).
Клинический случай.
Мелисса: дистресс и изоляция у совершающей физическое насилие матери
Мелисса была направлена для оценки ее способности ухаживать за полуторагодовалым сыном Итаном в рамках разбирательства, инициированного службой опеки в связи с эпизодами совершенного ею в отношении сына физического насилия. Это направление было также связано с вопросом о ее способности заботиться о втором ребенке, так как на момент оценки она была на седьмом месяце беременности. Этот ребенок был не от Клиффорда, отца Итана, поскольку отношения с ним разрушились после вмешательства местных властей и заявления Мелиссы о его насилии по отношению к ней.
На свою первую встречу Мелисса опоздала. Придя, она произвела впечатление взволнованной молодой женщины с тихим голосом и мягкой манерой говорить. Она была изящной и привлекательной, ее внешность — хрупкой и юношеской. Несмотря на то что Мелисса находилась на поздних сроках беременности, она казалась легкой и похожей на куклу. Девушка напомнила мне робкого ребенка. На первичное собеседование она пришла со своим новым парнем, Джошуа. Сначала казалось, что ей трудно говорить, — она была сдержанна и необщительна: когда говорил ее парень, она кивала, как будто была немой. Это указывало на то, как трудно ей было иметь свой голос и выражать свои собственные потребности и мысли, что впоследствии подтвердилось при анализе совершенного ею преступления.
Несмотря на первоначальную сдержанность и застенчивость, по мере прохождения последующих интервью Мелисса становилась все более уверенной и красноречивой. Когда мы увиделись с ней один на один на втором интервью, она поделилась определенным инсайтом о природе своих трудностей, касающихся неуверенности в себе и неумения общаться. Она была открытой и подробно описала неслучайные травмы Итана, характер отношений с Клиффордом и свои сложности при общении с социальными работниками, которым она не доверяла.