Психопатология обыденной жизни. О сновидении

Также в мои задачи не входит преувеличивать различия, пусть и достаточно сильные, между психоаналитическим и расхожим взглядами на оплошности и погрешности. Скорее, я советовал бы присмотреться к случаям, когда эти различия теряют большую часть остроты. Что касается самых простых и маловажных примеров оговорок и описок – когда, скажем, просто сокращаются отдельные слова, «глотаются» слоги или пропускаются буквы, – то более сложные толкования ни к чему не приводят. С точки зрения психоанализа мы должны утверждать, что в этих случаях имеется некое нарушение намерения, но невозможно выяснить, чем оно вызвано и какова его цель. На самом деле они всего-навсего показывают нам факт своего существования. В таких случаях мы видим еще, что ошибки усугубляются фонетическим сходством и близостью психологических ассоциаций; этого мы никогда не оспаривали. Однако разумно настаивать на том, чтобы, как в науке, о таких «рудиментарных» оговорках и описках судили на основе более четко описанных примеров, изучение которых обеспечивает нас недвусмысленными выводами о происхождении оплошностей и погрешностей.

* * *

VI. После обсуждения обмолвок выше мы ограничивались тем, что доказывали присутствие в мнимых оплошностях скрытой мотивировки и при помощи психоанализа прокладывали себе дорогу к познанию этой мотивировки. Общую природу и особенности психических факторов, выражающихся в этих оплошностях, мы оставили пока почти без рассмотрения и, во всяком случае, не пытались еще определить их точнее и вскрыть закономерность. Мы и теперь не возьмемся целиком исчерпать этот предмет, ибо первые же шаги покажут нам, что в эту область можно проникнуть, скорее, с другой стороны[229]. Но здесь можно наметить несколько вопросов, которые я хотел бы, по крайней мере, перечислить и кратко описать. 1) Каково содержание и происхождение тех мыслей и позывов, о наличии которых говорят ошибочные и симптоматические действия? 2) Каковы должны быть условия, необходимые для того, чтобы мысль или позыв стремились и оказались в состоянии воспользоваться этими явлениями как средством выражения? 3) Возможно ли установить постоянное и единообразное соотношение между характером ошибочного действия и свойствами того переживания, которое в нем выразилось?

Начну с того, что сгруппирую некоторый материал для ответа на последний вопрос. Разбирая примеры обмолвок, мы нашли нужным выйти за пределы намерений и вынуждены были искать причину расстройств речи вне замыслов индивидуума. В ряде случаев эта причина была под рукой, и говоривший отдавал себе в ней отчет. В наиболее простых и прозаичных на вид примерах фактором, расстраивающим проявление мысли, являлась другая формулировка (звучавшая столь же приемлемо) той же самой мысли, и не было возможности выяснить, почему одна должна была потерпеть поражение, а другая – пробить себе дорогу («контаминации» у Мерингера и Майера). Во второй группе случаев поражение одной формулировки мотивировалось наличием соображений, говоривших против нее, но они оказывались недостаточно сильными, чтобы добиться полной ее отмены (пример – «zum Vorschwein gekommen»). Задержанная формулировка также осознавалась в этих случаях с полной ясностью. Лишь о третьей группе можно утверждать без ограничений, что здесь препятствующая мысль отлична от задуманной, и можно установить существенное, по-видимому, разграничение. Препятствующая мысль либо связана по содержанию с ассоциацией, расстроенной мыслью (препятствие в силу внутреннего противоречия), либо вообще ей чужда, и лишь расстроенное слово связано с расстраивающей мыслью (часто бессознательной) какой-либо странной внешней ассоциацией. В примерах из моих анализов, которые я привел, вся речь находится под влиянием мыслей, действенных и одновременно совершенно бессознательных; их или выдает само расстройство мыслей (Klapperschlange – Kleopatra), или они производят косвенное влияние за счет того, что позволяют отдельным единицам сознательно задуманной речи взаимно расстраивать друг друга (пример – Ase natmen и Hasenauer). Задержанные бессознательные мысли, из которых проистекает расстройство речи, могут иметь самое разнообразное происхождение. Этот обзор не приводит нас, таким образом, к обобщению в каком бы то ни было направлении.