Если допустить, что психический механизм, подобный тому, какой мы показали в случаях забывания имен, играет роль и в случаях обмолвок, это допущение позволит прийти к более глубокому пониманию последнего явления. Расстройство речи, которое проявляется в форме обмолвок, может вызываться прежде всего влиянием другой составной части той же речи: предвосхищающим звуком или отзвуком уже сказанного, а то и иной формулировкой в пределах той же фразы или той же мысли, которую собираешься высказать. Сюда относятся все примеры, заимствованные у Мерингера и Майера. Но расстройство может быть другого рода, сходным с тем процессом, какой наблюдается в случае с именем Синьорелли: оно может обусловливаться влияниями, внешними слову, словосочетанию или предложению, восходить к элементам, которые высказывать не предполагалось и о возбуждении которых узнаешь только по вызванному ими расстройству. Одновременность возбуждения и есть то общее, что объединяет оба вида обмолвок. Различие состоит в источнике возбуждения – находится он внутри либо вне данного предложения или словосочетания. На первый взгляд, различие представляется не столь важным, каким оно оказывается далее, с точки зрения некоторых выводов из симптоматологии данного явления. Но совершенно ясно, что лишь в первом случае имеется надежда на выводы о существовании механизма, связывающего отдельные звуки и слова так, что они взаимно влияют на способ произношения; то есть на выводы, на которые и рассчитывал при изучении обмолвок ученый-языковед. В случаях расстройства, вызванного влияниями извне фразы или словосочетания, необходимо для начала найти расстраивающие элементы, а затем встанет вопрос о том, способен ли механизм этого расстройства также выявить предполагаемые законы образования речи.
Не стану заявлять, будто Мерингер и Майер просмотрели возможность расстройства речи под воздействием «сложных психических влияний», элементами вне данного слова, предложения или словосочетания. Они не могли не заметить, что теория различной психической валентности звуков может, строго говоря, удовлетворительно объяснить лишь случаи нарушения отдельных звуков, будь то предвосхищения или отзвуки. Там же, где расстройство нельзя свести к отдельным звукам, где оно охватывает целые слова, как это бывает при подстановках и контаминациях, авторы без колебаний ищут причину обмолвок вне задуманного словосочетания – и подтверждают свои выводы прекрасными примерами. Приведу следующие фрагменты.
«Р. рассказывает о том, что в глубине души считает Schweinerei (букв. “свинскими, отвратительными, недостойными поступками”). Впрочем, он старается выражаться вежливо и начинает так: “Факты между тем указывают на Vorschwein…”[55]
Мы с Майером присутствовали при этом, и Р. подтвердил, что думал именно о свинстве. То обстоятельство, что слово, о котором он подумал, выдало себя и вдруг прорвалось в речи, вполне объясняется звуковым сходством обоих слов».«При подстановках, как и при контаминациях, только, пожалуй, в гораздо большей степени, проявляют себя “летучие”, или “блуждающие” словесные образы. Даже будучи за порогом сознания, они находятся достаточно близко для того, чтобы оказывать влияние, – и с легкостью вводятся в употребление благодаря сходству с комплексом, подлежащим высказыванию; тогда они вызывают нарушение порядка слов или как бы врезаются в произносимые фразы. Такие словесные образы чаще всего, как уже отмечалось, представляют собой остатки недавно завершенных словесных процессов (их отзвуки)».
«Сходства могут также вызывать отклонения, когда другое, сходное по облику слово лежит близко к порогу сознания, но не предназначается к произнесению. Так бывает при подстановках. Надеюсь, что при проверке мои правила должны будут подтвердиться. Но для этого необходимо (если наблюдение производится над другим человеком) уяснить себе все то, о чем думал говорящий. Вот поучительный случай. Директор училища Л. сказал в нашем обществе: «Die Frau würde mir Furcht Einlagen» (букв. «Эта дама населяет в меня страх». –
«Другой случай. Я спросил Р. фон Ш., как обстоят дела со здоровьем у его больной лошади. Он ответил: «Ja, das draut… dauert vielleicht noch einen Monat» («Сдается мне, она протянет еще месяцок-другой». –