Психопатология обыденной жизни. О сновидении

Сведения Гаупта вызвали у меня немалые затруднения. Во-первых, будучи совсем еще новичком в науке, я полностью подчинялся авторитету Гаупта и в результате долго читал дату, указанную в приписке, именно как “1350” вместо “1850”, в точности следуя Гаупту. Я поступал так, несмотря на то, что в оригинальном Манускрипте С, которым я пользовался, не нашлось и следа какой-либо приписки, и вопреки тому, что, как выяснилось, монахов по имени Гартман в монастыре Клостернойбург в четырнадцатом столетии попросту не было. Но наконец пелена спала с моих глаз, и я догадался, что именно случилось; дальнейшее расследование подтвердило мои подозрения. Приписка, на которую часто ссылаются, на самом деле встречается только в копии, послужившей основой для Гаупта; ее оставил переписчик, П. Гартман Цайбиг, который родился в моравской Красне, был регентом августинского хора в Клостернойбурге и в качестве ризничего сделал копию Манускрипта C и добавил свое имя в стиле “под старину” в конце копии. Средневековая фразеология и старая орфография, несомненно, сыграли свою роль в том, что Гаупт всегда читал “1350” вместо “1850”; а также им двигало стремление поведать читателям как можно больше об исследуемом сочинении и, соответственно, о датировке Манускрипта С. (Таков был мотив очитки.)».

8) В «Забавных и сатирических замечаниях» Лихтенберга[106] (1853) встречается отрывок, который, без сомнения, восходит к непосредственному наблюдению и фактически подразумевает теорию неправильного прочтения в целом: «Он столько читал Гомера, что неизменно прочитывал “Агамемнон” вместо angenommen (предполагаемый. – Ред.)».

В изрядном количестве случаев именно готовность читателя видоизменяет текст и вкладывает в него читательские ожидания или занятия. Сам же текст причастен очиткам в единственном отношении: он допускает некое подобие словесного образа, благодаря которому читатель волен изменять содержание прочитанного в нужном ему смысле. Беглый просмотр текста, в особенности без вчитывания, повышает, несомненно, опасность появления иллюзий, но вовсе не является необходимой предпосылкой для них.

9) У меня сложилось впечатление, что никакие другие ошибочные действия не подвержены настолько сильно влиянию военных условий, при всей неотложности и длительности последних, как именно очитки. Я имел возможность наблюдать немалое количество случаев, но, к сожалению, у меня сохранились записи лишь о некоторых из них. Однажды то ли в дневной, то ли в вечерней газете мне попался текст крупным шрифтом: «Der Friede von Görz» («Мир в Гориции»[107]). На самом же деле в газете было напечатано: «Die Feinde vor Görz» («Враг приближается к Гориции»). Тому, чьи двое сыновей сражаются на этом театре военных действий, легко допустить подобную ошибку при чтении. Мой знакомый прочитал «старая Brotkarte (хлебная карточка)» в каком-то контексте, однако, перечитав, сообразил, что сказано иное: «старая Brokarte (парча)». Пожалуй, стоит упомянуть и о том, что в одном доме, где этот человек часто бывает желанным гостем, водилась привычка делать приятное хозяйке, которой вручали хлебные карточки. А некий механик, оборудование которого никогда не служило долго из-за сырости в строящемся туннеле, с изумлением прочитал хвалебную рекламу товаров из Schundleder (дрянной кожи). Обычно торговцы не так откровенны в своих признаниях; покупателям на самом деле предлагалась Seehundleder (тюленья кожа).

Профессия или текущая ситуация читателя также во многом сказываются на неправильных прочтениях. Один филолог, чьи последние превосходные работы привели к конфликту с коллегами, ошибочно прочитал: «Sprachstrategie (языковая стратегия)» вместо «Schachstrategie (шахматная стратегия)». Человек, гулявший по незнакомому городу в те мгновения, когда ему следовало избавиться от содержимого кишечника в соответствии с рекомендациями врачей, прочитал слово «Клозет» на большой вывеске на первом этаже высокого здания. Его удовлетворение при виде этой вывески отчасти оттенялось некоторым удивлением: как удачно, что нужное заведение находится в столь необычном месте! Однако в следующий миг удовлетворение исчезло без следа, ибо на вывеске, как показал пристальный взгляд, значилось слово «Корсет».

10) Во второй группе случаев очитки роль самого текста существенно больше. В тексте присутствует нечто такое, что побуждает читателя защищаться: это какие-то сведения, ему неприятные, или что-то огорчающее; посему они исправляются путем неправильного прочтения, чтобы соответствовать внутренним ощущениям или служить исполнению желания. В таких случаях мы, конечно, вынуждены предполагать, что текст исходно был понят и оценен читателем верно, однако подвергся подсознательному исправлению, пусть сознание никак не отреагировало на первое прочтение. Пример 3) выше входит в число случаев такого рода; также я добавлю сюда крайне показательную историю Эйтингона[108] (1915), который в то время находился в военном госпитале в Игло.