Психопатология обыденной жизни. О сновидении

1) На листе бумаги с краткими ежедневными заметками преимущественно делового характера я, к своему удивлению, нашел среди правильных дат сентября ошибочное обозначение «четверг, 20 октября». Нетрудно объяснить это предвосхищение выражением некоего пожелания. Несколькими днями раньше я вернулся из каникулярного путешествия и ощущал готовность к усиленной врачебной деятельности, но число пациентов было невелико. По приезде я нашел письмо от одной больной, которая писала, что будет у меня 20 октября. В тот миг, когда собирался выставить то же число сентября, я мог подумать: «Пускай бы X. была уже здесь; как жалко терять целый месяц!» – и с этой мыслью передвинул дату вперед. Мысль, вызвавшая расстройство, вряд ли могла бы в данном случае показаться предосудительной, зато и вскрыть причины описки мне удалось тотчас же, как только я ее заметил. Осенью следующего года я допустил сходную описку по тем же мотивам. Эрнест Джонс (1911) изучил подобного рода описки; в большинстве случаев они ясно опознаются как вызванные психологическими причинами.

2) Я получил корректуру моей статьи для «Ежегодника неврологии и психиатрии» и должен был, естественно, с особой тщательностью просмотреть имена авторов, которые принадлежали к различным народам и представляли поэтому большие трудности для наборщика. Некоторые иностранные имена мне и вправду пришлось выправить, но занятно, что одно имя наборщик исправил сам, причем с полным основанием. Я написал «Букрхард», а наборщик угадал в этом слове фамилию «Буркхард». Я сам похвалил, как ценную, статью одного акушера о влиянии родов на происхождение детского паралича; ничего не имею против автора, но у него в Вене есть однофамилец, рассердивший меня своей невнятной критикой «Толкования сновидений»[111]. Вышло так, будто я, вписывая фамилию акушера Буркхарда, подумал что-то нехорошее о другом Буркхарде, моем критике[112], ибо искажение имен сплошь да рядом обозначает нечто оскорбительное для затронутых особ, как уже указывалось в главе об обмолвках.

3) Это замечание наглядно подтверждается случаем самонаблюдения Шторфера (1914): автор с предельной искренностью показывает мотивы, побудившие его неправильно вспомнить имя предполагаемого соперника и записать его в искаженной форме.

«В декабре 1910 г. я увидел книгу доктора Эдуарда Хитшманна в витрине книжного магазина в Цюрихе. В книге рассматривалась фрейдовская теория неврозов, новинка того времени. Я же как раз работал над лекцией об основных принципах психологии Фрейда и намеревался вскоре выступить в университете. Во вводной части лекции, уже написанной, я приводил исторические сведения, от исследований Фрейда в прикладной области до ряда последующих затруднений, возникающих при попытке дать внятное изложение указанных принципов, тем более что общего их описания еще не существовало. Когда я увидел в витрине магазина книгу, имя автора которой было мне на ту пору незнакомо, то поначалу не задумался ее прикупить. Но несколько дней спустя все-таки решил приобрести работу. В витрине книги уже не было. Я спросил продавца и назвал автором книги “доктора Эдуарда Гартмана”. Меня поправили: “Вам, наверное, нужна книга Хитшманна” – и вручили требуемое.

Подсознательный мотив для оговорки был очевиден: я высоко оценивал собственные заслуги в описании основных принципов психоаналитической теории, а потому взирал на книгу Хитшманна с завистью и недоверием, следовательно, усматривал в ней соперницу. В духе фрейдовской «Психопатологии» я внушал себе, что подмена имени обусловливалась подсознательной враждебностью, и на время довольствовался этим объяснением.

Несколько недель спустя я решил записать этот случай. Теперь я заодно задался вопросом, почему Эдуард Хитшманн стал у меня именно Эдуардом Гартманом. Может, я подставил имя широко известного философа[113] просто потому, что оно было схоже с другим? Первым пришло на ум воспоминание о том, как профессор Хуго фон Мельтцль, страстный поклонник Шопенгауэра, однажды заметил: “Эдуард фон Гартман – это изуродованный Шопенгауэр, которого вывернули наизнанку”. Значит, аффектированная мысль, которая привела к подмене одного имени другим, могла быть следующей: “Наверняка в этом сочинении Хитшманна мало интересного, а его обзор точно слаб; он, скорее всего, соотносится с Фрейдом как фон Гартман с Шопенгауэром”».

Как уже сказано, я записал этот случай психологически обусловленного забывания с. подстановкой нового имени.

Через полгода я наткнулся на тот лист бумаги, на котором делал пометки. Там значилось следующее: везде вместо фамилии “Хитшманн” я писал “Хиртшманн”».

4) Более серьезный на вид случай описки, пожалуй, с тем же основанием можно было отнести и к разряду «ошибочных действий» (см. главу VIII).