Психопатология обыденной жизни. О сновидении

Я намеревался взять из почтовой сберегательной кассы сумму в 300 крон, которые собирался послать родственнику, уехавшему лечиться. Я заметил при этом, что у меня на счету 4380 крон, и решил свести эту сумму к круглой цифре 4000 крон с тем, чтобы в ближайшем времени уже не трогать накопления. Заполнив ордер и отрезав соответствующие цифры[114], я вдруг заметил, что отрезал не 380 крон, как намеревался, а 438, и ужаснулся своей невнимательности. Что испуг мой безоснователен, я понял быстро, поскольку не стал беднее, чем раньше. Но мне пришлось довольно долго раздумывать над тем, какое неосознанное влияние могло расстроить мое первоначальное намерение. Сначала я встал на ложный путь: вычел одно число из другого, но не знал, что сделать с разностью. В конце концов случайно пришла в голову мысль, которая обнажила настоящую связь: 438 крон составляли десять процентов всего моего счета в 4380 крон! Десятипроцентную же уступку давал мне книготорговец. Я вспомнил, что несколькими днями ранее отобрал ряд медицинских книг, утративших для меня интерес, и предложил их книготорговцу как раз за 300 крон. Он нашел, что цена слишком высока, и обещал через несколько дней дать окончательный ответ. Прими он мое предложение, этим как раз возместилась бы сумма, которую я собирался издержать на больного родственника. Несомненно, что этих денег мне было жалко. Аффект, испытанный мною, когда я заметил ошибку, мог объясняться, скорее, боязнью обеднеть из-за таких расходов. Но оба чувства – сожаление об этом расходе и связанная с ним боязнь обеднеть – были совершенно чужды моему сознанию; я не ощущал сожаления, когда обещал эту сумму, а обоснования сожаления нашел бы смехотворными. Полагаю, я не поверил бы, что во мне может зашевелиться такое чувство, если бы, благодаря практике психоанализов с пациентами, я в значительной степени не освоился с явлением вытеснения в душевной жизни и если бы несколькими днями раньше не видел сна, который требовал того же самого объяснения[115].

5) Цитирую по доктору Штекелю следующий случай, достоверность которого могу также засвидетельствовать:

«Поистине невообразимый пример описки и очитки предоставила редакция одного распространенного еженедельника. Всю редакцию публично назвали “продажной”, на что следовало дать отповедь и защититься. Статья была написана очень горячо и с большим чувством. Главный редактор прочел статью, сам автор, разумеется, прочитал ее несколько раз – в рукописи и в гранках; все остались очень довольны. Вдруг появляется корректор и обращает внимание на маленькую ошибку, никем не замеченную. Соответствующее место в тексте ясно гласило: “Наши читатели засвидетельствуют, что мы всегда наикорыстнейшим (in eigennützigster Weise) способом отстаивали общественное благо”. Конечно, предполагалось слово “бескорыстнейшим” (uneigennützigster), но истинная мысль со стихийной силой прорвалась сквозь эмоциональную фразу».

6) Читательница газеты «Пештер Ллойд» фрау Ката Леви из Будапешта недавно наткнулась на схожее непреднамеренное проявление откровенности в телеграмме из Вены, напечатанной в номере от 11 октября 1918 г.:

«Ввиду полного взаимного доверия, которое царило между нами и нашими германскими союзниками на протяжении всей войны, можно быть уверенными, что обе державы при любых обстоятельствах придут к единодушному решению. Нет необходимости особо оговаривать тот факт, что активное и прерывистое сотрудничество союзных дипломатов имеет место также в настоящее время».

Лишь несколько недель спустя стало[116] возможным более откровенно высказывать свое мнение об этом «взаимном доверии», и исчезла потребность прибегать к опискам (или опечаткам).

7) Американец, уехавший в Европу, скверно расстался с женой, однако осознал, что хотел бы с нею примириться, и попросил ее пересечь Атлантику и присоединиться к нему в Старом Свете. «Было бы отлично, – писал он, – если бы ты приплыла на “Мавритании”, как я в свое время». Однако он не осмелился отослать письмо с этой фразой и предпочел переписать текст заново: ему совсем не хотелось, чтобы жена заметила исправление в названии корабля, – ведь сначала он написал: «Лузитания»[117].

Эта описка не нуждается в объяснении, а ее истолкование совершенно очевидно. Но счастливый случай позволяет добавить маленькое уточнение. Перед войной жена этого американца впервые побывала в Европе – после смерти своей единственной сестры. Если я не ошибаюсь, «Мавритания» строилась по одному проекту с «Лузитанией», затонувшей во время войны.

8) Врач осмотрел ребенка и выписывал ему рецепт, в котором было слово «алкоголь». Пока он этим занимался, мать ребенка донимала его глупыми и ненужными расспросами. Втайне он решил не раздражаться и не злиться; ему действительно удалось сохранить самообладание, но, тем не менее, сделал описку. Вместо «алкоголь» в рецепте обнаружилось слово Аshol – то есть «тупица».