Все эти в высшей степени распространенные случайные и симптоматические действия можно разделить на две группы в зависимости от того, происходят ли они в силу привычки, регулярно при известных обстоятельствах, или же совершаются спорадически. Первые (человек играет цепочкой от часов, щиплет бороду и т. п.), едва ли не характерные признаки конкретного человека, близко соприкасаются с разнообразными непроизвольными движениями (тик) и подлежат рассмотрению в связи с ними. Ко второй группе я отношу такие явления, как игру с палкой, оказавшейся в руках, чирканье карандашом, подвернувшимся под руку, перебирание монет в кармане, лепка из хлебных шариков или какого-либо другого пластичного материала, теребление одежды и т. д. За этими различными видами действий при психическом анализе систематически обнаруживаются известный смысл и значение, не находящие себе иных способов выражения. Обыкновенно человек и не подозревает о том, что нечто подобное совершает или что так или иначе видоизменяет привычные жесты; он не слышит и не видит также последствий этих действий. Не слышит, например, шума, который производит, побрякивая монетами в кармане, и недоверчиво удивляется, когда на это обращают его внимание. Полно значения и требует вмешательства врача также и все то, что человек, нередко сам того не замечая, проделывает со своей одеждой. Любое изменение обычного костюма, любая мелкая неряшливость (скажем, незастегнутая пуговица), любой след обнажения призваны выражать то, о чем владелец одежды не готов говорить прямо и чего в большинстве случаев даже не осознает. Толкования этих мелких случайных действий, равно как и доказательства для этого толкования, вытекают каждый раз с достаточной убедительностью из сопутствующего материала, будь то тема обсуждения или ассоциации, которые приходят в голову пациенту при обсуждении якобы случайных поступков. В данной связи я воздержусь от подкрепления своих утверждений примерами из анализа. Я упоминаю обо всем этом только потому, что для нормальных людей все перечисленное имеет то же значение, что и для моих пациентов.
Не могу не показать хотя бы на единственном примере, сколь тесной может быть связь между символическим действием, совершаемым в силу привычки, и самыми интимными и важными сторонами жизни здорового человека.
Джонс (1910) пишет: «Как учил нас профессор Фрейд, символизм играет в детстве нормальных людей роль более важную, чем можно было ожидать на основании раннего психоаналитического опыта. В связи с этим может представлять некоторый интерес следующий краткий анализ, особенно ввиду его медицинской тематики.
Некий врач, переставляя мебель в новом доме, наткнулся на старомодный прямой деревянный стетоскоп и, прикидывая, куда его положить, вынужден был разместить оный на краю своего письменного стола в таком положении, что стетоскоп оказался ровно посередине между его креслом и креслом, предназначенным для пациентов. Поступок сам по себе был несколько странным по двум причинам. Во-первых, этот врач вообще редко пользуется стетоскопом (он ведь невролог), а если приходится, то берет бинауральный[167]
. Во-вторых, все медицинские приборы и инструменты в его доме хранились в ящиках стола, за исключением только вот этого. Впрочем, он быстро забыл о стетоскопе и не вспоминал о том, пока однажды пациентка, которая никогда не видела прямого стетоскопа, не спросила, что это такое. Получив ответ, она пожелала узнать, почему врач держит стетоскоп на столе; он не задумываясь ответил, что это место ничуть не хуже любого другого. Но далее он стал размышлять и задался вопросом, а нет ли за его поступком каких-либо бессознательных мотивов; будучи знакомым с психоаналитическим методом, он решил исследовать свой случай подробнее.Первым воспоминанием, которое пришло ему на ум, был тот факт, что в бытность студентом-медиком его поражала привычка врача-наставника в клинике всегда брать с собой прямой стетоскоп при обходе палат, пусть даже этот врач никогда им не пользовался. В ту пору наш доктор восхищался своим наставником и был сильно к нему привязан. Позже, когда сам стал наставлять других, он приобрел ту же привычку и чувствовал себя крайне неловко, если по ошибке выходил из кабинета без стетоскопа. Впрочем, бессмысленность привычки выражалась не только в том, что единственным стетоскопом, которым он когда-либо пользовался, был бинауральный, извлекаемый из кармана, но и в том, что наш врач продолжал носить стетоскоп даже в хирургической ординатуре, где стетоскопы вовсе ни к чему. Значимость этих наблюдений сразу проясняется, если принять во внимание фаллическую природу этого символического действия.