Психопомп

же силы гроза должна рано или поздно разразиться над человечеством, гроза последнего часа, гроза завершения жизни. Гроза! – громко промолвил Бирюлин и пристукнул кулаком. Вслед за тем он подумал, кажется и я. Д-дождь пошел? – спросил Марк. Н-н-надо… Да, твердо сказал капитан. Пора. Посошок – и по домам. П-п-посошок, обрадовался Марк. Какой замечательный обычай. В России вообще много х-хорошего. Нигде в мире нет п-посошка, а у нас есть! Ну, давай, сказал Бирюлин. За все хорошее. Марк согласился. За х-х-оро-шее.

В такси он дремал, изредка открывая глаза, всматриваясь в улицы, дома, светофоры, чьи огни отражались в мокром черном асфальте, и размышляя, то ли проехала поливальная машина, то ли, пока они сидели, прошел дождь. Говорил же Бирюлин: гроза. Да, был дождь, решил Марк, задремал, но скоро очнулся от мысли, отчего он не сказал капитану о «Розе мира» Даниила Андреева? Ему было бы интересно. Но, может быть, он читал. Позвоню и скажу. И кроме того, я мог бы прочесть это стихотворение… гениальное… Ветер свищет и гуляет сквозь чердак… да, чердак – лапсердак, так там было. И дальше: жизнь – как гноище. Острупела душа. Скрипка… да, скрипка… И сын похоронен. Ему захотелось плакать оттого, что сломана скрипка и похоронен сын. Он подумал, а где его похоронили? Не там ли, где он будет хоронить этого богача… Карандин его зовут. Не может быть. А в колодце полутемного двора… как это прекрасно, о Боже… драки, крики, перебранки до утра… Он проговорил вслух: Р-р-азверну ли со смирением Талмуд… Водитель услышал и спросил, ты что, Талмуд, что ли, читаешь? Марк ответил, читаю. Иногда. А Талмуд только евреи читают, сказал водитель. Ты еврей, что ли? Марк твердо ответил, еврей. Хорошо тебе, вздохнул водитель, захотел – в Израиль. Или в Германию. Вашей национальности немцы поубивали без счета, а теперь зовут. Грехи искупают. Поедешь? Не раздумывая долго, Марк сказал, поеду. Ну и правильно, одобрил водитель. Чего тут зря время терять.

6.

Поднимите мне веки.

С трудом открыл глаза, сощурился и посмотрел на звонивший с яростным хрипом будильник. Восемь тридцать. Когда он вчера явился? В двенадцать? Нет, кажется, в час. Надо вставать. Он попытался, но тотчас упал в постель с испариной на лбу и подкатывающей тошнотой. Во рту пересохло и какая-то мерзость. Капитан Бирюлин, что ты сделал со мной? Подливал и подливал мне это сатанинское зелье… Никогда в жизни. Клянусь! И сердце колотит. Меня мутит. Мне голова как камень. Несу я тяжкий крест. Господи, помилуй, Господи, прости, помоги мне, Боже, крест мой донести. В монастырях поют. Оля рассказывала. Она где-то была. В Эстонии. Странно. Марк не успел подумать, откуда в Эстонии православный монастырь. Лоллий открыл дверь и с интересом взглянул на страдающего сына. Папа, слабым голосом промолвил Марк, я умираю. Лоллий кивнул. Принес ли он избавление мне? Нет. Пустые руки. Где тебя так угораздило, спросил Лоллий, но в голосе его не было ни сочувствия, ни жалости, ни понимания, а одно лишь неуместное любопытство. С укором взглянув на отца, Марк ответил, у капитана. Ресторанчик, осведомился Лоллий, или бар? Марк застонал. Какой ресторанчик! Какой бар! Капитан Бирюлин, участковый, у него я был, и с ним… Вероятно, предположил Лоллий, было много водки и мало еды. Еда была, опроверг Марк. Шпроты были. Килька. Колбаса. Его замутило. Не говори о еде, взмолился он. Послушай, пряча улыбку, промолвил Лоллий. Человечество тысячу лет пьет и тысячу лет мучается похмельем. Смирись. Нет средства, которое бы избавило тебя от страданий. Только шпионам доступны волшебные таблетки – да и то я сомневаюсь в их чудодейственных свойствах. Ступай в душ, а потом приходи пить чай.