Из машины он позвонил в морг, спросил у Мильнера, какой размер у покойника, и, узнав, что на глаз пятидесятый, завернул в торговый центр, где выбрал костюм, темно-серый, в полоску, белую рубашку и синий галстук-самовяз и погнал на улицу Бехтерева. Привратник все тот же у будки стоял. И цепь преграждала дорогу. Хм. Пятьдесят или сто? Сто. Держи, Аргус. Белобрысый, с выпирающим брюхом. Не понял, отозвался Аргус, и две его голубенькие гляделки налились злобой. Кто? Так одного человека звали, на которого ты похож. Снял цепь с крючка и бросил на землю. Езжай. Больно умный. Прямо, направо. Поднялся по ступенькам, открыл дверь и вдохнул тошнотный запах морга. Леонид Валентинович, склонившись над столом, выписывал справку, которую ожидала пожилая женщина с измученным бледным лицом. В очереди сидели три человека. Среди них Марк узнал агента из «Прощания», тот кивнул ему и указал на место рядом с собой. Ты как, спросил он, тревожными глазами глядя на Марка сквозь очки с толстыми стеклами, держишься? А что нам остается, философски заметил Марк. А я, зашептал тот, буквально из последних сил. У меня пять дней назад была старуха со стальными зубами, так веришь, она сниться мне стала. Приходит, зубы свои скалит и обвиняет, я ее плохо похоронил. А я все сделал по смете, сколько заплатили, я так и сделал – гроб, постель и все такое. Они сами выбирали. А она, сказал он с мелькнувшим в глазах ужасом, приходит и… Но тут Леонид Валентинович увидел Марка и жизнерадостно пропел: госпо-о-один Питовра-а-анов, про-ошу. Марк шепнул собрату из «Прощания», бросай ты это занятие, а то совсем спятишь, и пересел к столу Леонида Валентиновича. Одежонку принес? – спросил тот. Марк кивнул.