Психопомп

Мы не ошибемся, если скажем, что похороны эти породили немало вопросов, слухов и домыслов, один поразительней другого. Толковали, что желтой лихорадкой Карандина заразили намеренно – как в свое время, намазав трубку телефона какой-то гадостью, отправили на тот свет известнейшего предпринимателя Кивелиди; шептали, что это, скорее всего, дело рук чекистов, которым Карандин будто бы отказался отдавать часть своего бизнеса; да при чем здесь чекисты, опровергали другие, как будто они у нас самые главные злодеи; а кто же, если не они, не уступали те, кто видел в Лубянке главный источник всяческой тьмы; говорили также, что неспроста хоронят на этом, самом рядовом кладбище, хотя покойнику по чину было бы даже Новодевичье; а почему? а потому что не надо было перечить правительству: его просили не влезать в торги по Карачаевскому НПЗ, а он влез и отхватил его себе; н-да, ручонки у покойника были загребущие; но все-таки мне покоя не дает этот гроб закрытый, высказался весьма пожилой господин, который шел вслед за катафалком, прихрамывая и опираясь на трость с потемневшим серебряным набалдашником; я бы с превеликим интересом заглянул внутрь; это был директор одного банка, человек пестрой судьбы, видавший и Крым, и Рим, бывавший на кремлевских приемах, три года хлебавший тюремную баланду и на вопрос – за что? – отвечавший, враги хотели погубить, но правда восторжествовала; короче говоря, подобно проводам высокого напряжения, траурная процессия тихо гудела разнообразными мнениями и предположениями. Наконец свернули направо, и почти сразу же катафалк остановился подле свежевырытой могилы. Только что вынутый и не успевший еще высохнуть тяжелый суглинок лежал по ее краям. Дно выстлано было еловым лапником. Два могильщика, воткнув заступы в землю, стояли невдалеке, один молодой, светловолосый, с широкой грудью и мощными плечами, второй постарше, высокий, худой, с яркими глазами на загоревшем лице. Гроб поставили на тележку возле могилы. Марк отступил в сторону и встал возле сосны. Его не покидала мысль, что вот-вот кто-нибудь выступит вперед, подойдет к гробу и, положа руку на его крышку, во всеуслышание скажет, что по некоторым признакам лежит тут не Карандин, а совершенно и никому не известный человек и во избежание кощунственной ошибки следует незамедлительно поднять крышку. Что тут начнется! Какая буря разразится! Одни закричат, ни в коем случае! Кто вам дал право! Не вмешивайтесь в таинство смерти! Вот именно! – завопят другие. Тут может быть не только кощунство, но и преступление! Это агент все устроил! А подать сюда Марка Питовранова! Приглашенный священник с наперсным крестом и Евангелием в руке растерянно оглядывается. Наталья Васильевна громко рыдает. Пока он рисовал себе все эти во всех отношениях ужасные картины, свое слово над гробом произнес Милыптейн, за ним выступил господин в потертых джинсах, потом директор банка, еще какие-то люди, и, наконец, пришел черед священнику.