Психопомп

Гесс черпает ладонью воду и пробует ее. Горячая, алая, густая. Кровь. Он проводит ладонью по лицу, оставляя на лбу и щеках кровавые полосы. Беспомощно оглядывается. Хенсель исчезла, оставив малышку в кресле. Огромная черная птица кружит над участком – и, сложив крылья, камнем падает вниз, хватает завернутую в одеяло малютку и взмывает вверх. Марк смотрит ей вслед. Рядом с Гессом никого. Он стоит по грудь в крови. Кровь дымится. Он зовет в отчаянии:

– Дети! Мутц! Аннегрет!!

Тишина. Даже птицы не поют. Он хочет выбраться из бассейна, но тут на его краю появляется пожилая женщина, в которой с трудом можно узнать маленькую Пупи. Она в темном платье с непокрытой седой головой.

– Бриджит, – говорит он. – Пупи, это ты? Как ты выросла. А где остальные? Где мама? Ты знаешь, большая птица, черная, только что унесла Аннегрет, маленькую мою, твою сестричку. Где она? Ты не знаешь?

– Ты весь в крови, – отвечает Пупи. – Тебе известно, чья это кровь?

– Знать не желаю, – с внезапной злобой произносит он и, взявшись за поручни, выходит из бассейна.

Кровь стекает с него и окрашивает траву в алый цвет.

– Убийца, – сухим, ломким голосом говорит Пупи. – Так ты не знаешь, чья это кровь? Мне рассказали люди, у которых я работала, они евреи, муж и жена, они бежали из Германии в тридцать девятом. И я наконец поняла, что это были за трубы, которые я видела со второго этажа, из окна моей комнаты. Они дымили непрестанно, эти трубы, серым дымом, я даже ночью видела его на темном небе. Я тебя спросила, помнишь? – и ты ответил, это фабрика игрушек. Игрушек?! – Она холодно рассмеялась. – Это был крематорий. Ты сначала травил людей газом, а потом сжигал. Ты убийца, каких еще свет не видел. Будь ты проклят!

Появляется обрюзглый мужчина с мутным взглядом и красным носом алкоголика. Он в тапочках на босу ногу, пиджаке с полуоторванным рукавом и мятых брюках на подтяжках. На голове у него новенькая соломенная шляпа. Он снимает ее и раскланивается.

– Здравствуй, сестричка! Здравствуй, папочка!

Это старший сын Гесса Клаус. Он пьян.

– Я слышал, – хихикает Клаус, – ты назвала папочку «убийцей». Папочка! Что же ты натворил? Скажи нам, своим детям.

– Я солдат, – отвечает Гесс, стараясь говорить твердо. – Я присягал фюреру и выполнял свой долг. Но сам я никого не убивал.

– Два с половиной миллиона евреев! – яростно кричит Пупи. – Ты никогда не смоешь с себя их кровь!

– Это… это их кровь? – Гесс протягивает окровавленные руки.

– Папочка! – восклицает Клаус. – Да ты монстр! Мой отец – монстр. Гореть тебе в Аду, папа.

Он достает из кармана брюк бутылку, вытягивает зубами пробку и делает большой звучный глоток.

– Я всегда чувствовал, – говорит он, утирая рот, – во мне что-то не так. Какая-то во мне гадость. Всю жизнь. Это от тебя, – тычет он пальцем в Гесса. – Зачем ты живешь? Умри. – Он запрокидывает голову и пьет. Затем с сожалением вертит в руках опустевшую бутылку и, замахнувшись и едва не упав, швыряет ее в кусты. – И всем… – с долгими паузами продолжает Клаус, – станет… легче… дышать.

– Я не виноват! – кричит Гесс. – Ты, пьяница, молчи! И ты, сумасшедшая баба!

Он делает шаг. Земля под ногами у него хлюпает, словно он наступил в еще не просохшую лужу. Он с ужасом видит, что его ноги по щиколотку в крови.

Раздается голос сверху:

– Папа!

Все поднимают головы. Огромная черная птица кружит над ними. На ней сидит маленькая Аннегрет.

Гесс простирает к ней руки.

– Сокровище мое! Иди ко мне!

– Нет, папа, я не могу. У тебя руки в крови. И лицо. И сапоги твои промокли от крови. Ты должен пройти сквозь очистительный огонь.

– Боже! – в отчаянии восклицает Гесс. – Дети мои. Почему вы так беспощадны к своему отцу? Я встану перед вами на колени.

Он опускается на колени.

– Я тебя никогда не прощу, – безжалостно говорит Бриджит. – А если Бог простит тебя, значит, Его подменили.

Появляется молодой человек в черном костюме, белой рубашке, повязанной черным галстуком. Темные волосы гладко зачесаны назад; он чисто выбрит и пахнет хорошим одеколоном. В руках у него Библия. Это Ганс-Рудольф, или Берлинг.

– Кто это? – не узнавая его, спрашивает Гесс. – Священник? Зачем? Перед казнью? – вырывается у него.

– Не узнаешь? – говорит Ганс. – Неужели я так изменился?

– Ах, – облегченно вздыхает Гесс. – Это ты, Берлинг. Давно я тебя не видел. Ты какой-то другой.

– Да, папа, – отвечает Ганс. – Я изменился. Я нашел Бога. Или Он нашел меня.

Гесс одобрительно кивает.

– Это хорошо. В юности я тоже верил в Бога. И молился утром и вечером, и читал Библию. Мой отец видел меня священником. Я и сам был не прочь.

– Священник?! – пьяно смеется Клаус. – Было бы очень мило. Но, впрочем… – он лезет в карман брюк и извлекает непочатую бутылку. – А вы думали… вы думали, у меня нет запаса? Плохо вы обо мне думали. Хотел быть священником, а стал, – он разводит руки, не забывая при этом хлебнуть из бутылки, – стал – палачом. Папочка! Да по тебе виселица плачет!

Ганс открывает Библию. Читает: