Аудитория вновь зашумела. Вслед за Горячевым поднялся Зеленков. Его лицо, на котором еще недавно лежала печать торжествующей самоуверенности, сейчас выглядело растерянным – судя по всему, сенсации о появлении снежного человека ждать не стоит. А у него уже и статья в набор сдана, выходит, зря старался.
Воспользовавшись паузой, милиционер заторопился к столу президиума:
– Кто тут ответственный за мероприятие?
– Ну, я ответственный, – раздраженно ответил Зеленков. – А в чем дело?
– Да вот хочу спросить, кому снежного человека сдать. Мне на дежурство надо.
– И не думайте, – замахал руками Зеленков. – Милиция привезла – милиция увезет!
– А вы разве изучать его не будете?
– А вы русский язык понимаете?!
Расстроенный Левочкин отошел к двери и стал ждать, чем закончится вся эта история.
– Товарищи, товарищи! – воззвал Зеленков. – Пожалуйста, не шумите. Идея Павла Львовича, конечно, имеет право на существование. Чтобы ее проверить, необходимо подключить к исследованиям специалистов разных профилей. И – кто знает? – быть может, более близкое знакомство с нашим гостем откроет новую страницу в истории человечества. Но сейчас нужно решить практический вопрос: куда мы определим Кыша? – Зеленков с надеждой окинул зал взглядом. – Может, какой-нибудь НИИ…
У дверей, переминаясь с ноги на ногу, маялся Левочкин. В голове навязчиво звучал начальственный голос Соколова: «Сдать чучело ученым».
10. Многовидение
Несмотря на предстоявшую переэкзаменовку по философии, родители отпустили меня на летние каникулы в Москву.
Десять дней, полагал я, хватит на то, чтобы ознакомиться с достопримечательностями столицы и пообщаться с Горячевым. Остановился я у родственников и в тот же день позвонил журналисту. Сообщил, что описал нашу дискуссию в бакинском медицинском институте, хочу показать рукопись. Горячев пригласил меня к себе домой.
– Гладкопись, – сказал журналист, прочитав мой опус. – Это… твое выступление. Так гладко не говорят.
Я ответил, что хотел выделить суть дискуссии, то, что мне представлялось важным.
Горячев бросил взгляд на мой портфель. Я достал другую рукопись. Щурясь от дыма зажатой в углу рта папиросы, Горячев быстро переворачивал страницы, читал по диагонали – профессиональный навык. Потом сложил листы:
– Ты пытаешься замахнуться на художественную литературу, а скатываешься на публицистику. Твой конек – научно-популярный очерк. Перестань одевать в плохие сюжеты интересные мысли.
Я ответил, что для меня неважно, в какой жанр вложены мои мысли.
– Для публикации важно, – возразил Горячев.
– Я пока не думаю о публикации.
– Тогда зачем пишешь?
Я достал из портфеля блокнот:
– В вашем выступлении, Павел Львович, вы упомянули Дидро. Я заглянул в сочинения этого философа. Позвольте, я зачитаю одно его высказывание: «Природа напоминает женщину, любящую переодеваться, – ее разнообразные наряды, от которых ускользает то одна часть тела, то другая, дают надежду настойчивым поклонникам некогда узнать ее всю». – Потом со всей серьезностью заявил: – Я пытаюсь узнать природу… всю.
– Вот этими рассуждательствами? – Горячев кивнул на рукописи.
– Посредством этих рассуждений.
– Ты, Леня, мудрствуешь. Наука постоянно продуцирует знания. Читать надо больше.
– Я не о том, я говорю о природе в целом.
– Хочешь объять необъятное?
– Почему бы нет? Пытаемся же мы объять разумением атом, хотя, по Ленину, атом неисчерпаем.