Психотерапия для депрессивных жаб

После некоторого молчания психотерапевт спросила пациента, не стало ли ему лучше.

– Удивительно, но да, – ответил тот.

– Как видите, – продолжала Цапля, – для вашей нынешней тоски есть вполне реальные, зримые причины. Вы воскрешаете в памяти безрадостные времена и самым естественным образом реагируете на эти воспоминания ощущением печали и боли, а потом плачете. Для вас приемлемо такое объяснение?

– Думаю, да, – сказал Жаб, шмыгая носом, – только я не люблю вот так реветь.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – ответила Цапля, – но если хотите больше в себе разобраться, то вам нужно войти в контакт со своими эмоциями и попытаться в них разобраться. Иначе вы просто их отвергаете, когда игнорируя, когда подавляя. Результат в чем-то напоминает ампутацию. Вы будто лишаетесь жизненно важного органа и превращаетесь в инвалида – в той или иной степени.

– Значит, когда ты плачешь, в этом нет ничего плохого? – спросил Жаб. – Отец, помнится, в этом отношении был очень строг. Когда мне на глаза наворачивались слезы, он тут же говорил: «Немедленно прекрати реветь! А то я страшно рассержусь!» И я, конечно же, тут же умолкал.

– У вас есть выбор. – совершенно серьезно сказала Цапля. – Либо подчиняться голосу покойного отца, либо выдать себе разрешение и стать хозяином собственной судьбы.

– Трактовать таким образом проблему… Это как-то чересчур… – сказал Жаб, явно чувствуя себя неуютно. – В конце концов, я лишь поинтересовался насчет плача и спросил, хорошо это или нет. А говорить в данной ситуации о «голосе покойного отца» как-то слишком… трагично, что ли… Вам так не кажется?

– Возможно, – ответила Цапля, – но и события мы с вами разбираем тоже трагичные. Этот ваш ответ, по сути довольно простой, порождает много других важных вопросов, которые могут оказать самое глубокое воздействие на приобретение вами познаний и, как следствие, на всю оставшуюся жизнь.

К этому моменту Жаб уже был весь внимание. Слезы в его глазах высохли, он предельно собрался и обратился в слух.

– Продолжайте, Цапля, – сказал он, – я вас внимательно слушаю.

– В таком случае я опять возьму на себя роль ментора, чтобы помочь вам заглянуть глубже в ваше «я». Вы помните наш разговор об эго-состоянии ребенка, состоящем из естественного ребенка и ребенка адаптировавшегося?

– Конечно, помню, – сказал Жаб, – он оказал на меня огромное влияние, и мы, надеюсь, сегодня опять о нем поговорим. Я к этому готов.

– Верю вам, – ответила Цапля, – поэтому давайте начинать. Жаб, кто в детстве оказывал на вас самое большое влияние?

– Тут и думать нечего, – ответил Жаб, – отец с матерью, конечно же. Ну и бабушки с дедушками, но уже на втором плане.

– Для начала давайте сосредоточимся на родителях. Какие качества характеризовали вашего отца?

– Мрачность, суровость и честность. Помню, он постоянно меня за что-нибудь отчитывал, не за одно, так за другое. Смотрел на меня с выражением крайнего неодобрения на лице и говорил: «Теофил, я сколько раз тебе говорил никогда больше так не делать!» Без конца бранил меня и костерил. Постепенно я смирился с тем, что он всегда прав, а я виноват, и после этого его нотации в мой адрес стали казаться вполне логичными.

– Он когда-то вас бил? – спросила Цапля.

– Нет-нет, – ответил Жаб, – в этом просто не было нужды. Достаточно было одного его взгляда! Да и потом, он напрочь лишал меня своей любви и доброты, хотя и сам по себе был не очень щедр на теплые чувства. Самым суровым наказанием для меня было, когда он ледяным голосом говорил: «Ступай в свою комнату! Вернешься, когда будешь готов попросить прощения!»

Помню те редкие случаи, когда он решал со мной поиграть, хотя ничего хорошего из этого все равно никогда не выходило. Отчаянно пытаясь добиться от него любви, я глупел на глазах и совершал ошибки. Помню, как после очередного такого случая он снял меня с колен, обратился к матери и сказал: «Терпеть не могу, когда он себя так ведет». Потом вышел из комнаты. Я же разразился рыданиями.

В глазах Жабы заблестели слезы, хотя он их все же сдержал.

– А как насчет матери? – после недолгого молчания спросила Цапля.

– Он крепко держал ее в узде, но я всегда чувствовал, что по сравнению с ним она мне гораздо ближе. Время от времени могла меня приласкать, хотя и нечасто. А если я подбегал к ней, когда отец вел себя со мной ужасно, говорила: «Не глупи, деточка, я уверена, что ничего плохого он не хотел». Так как я был ее единственным ребенком, думаю, что иначе как к маленькому она могла ко мне относиться с большим трудом. Сколько раз она ставила меня в неловкое положение, особенно когда приходила в школу в дни спортивных состязаний и в присутствии других мальчиков и девочек называла «крошкой Тео». Да при этом еще норовила причесать меня.

– А когда вы выросли, ситуация в этом отношении стала лучше? – спросила Цапля.