Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода

По мере продвижения терапевтической работы и устранения слоёв сопротивлений раз за разом возникает часто болезненное осознание того, сколько энергии было потрачено на попытки достичь невозможного совершенства и скрыть преувеличенную низость или убежать от неё. Разным людям свойственны разные паттерны, однако часто именно идеализированный образ дольше всего остаётся сокровенной тайной, в то время как презираемый образ медленно и мучительно выносится на свет. В тревоге, в ожидании окончательного отвержения при каждом разоблачении, клиент раскрывает постыдные, вызывающие чувство вины мысли и действия, извращённые и непристойные импульсы, а также весь грустный и деструктивный багаж ненависти к себе. Часто сам процесс озвучивания всего этого оказывается целительным, однако терапевту следует быть осторожным с поспешными заверениями или кажущейся простотой того, что было открыто. До тех пор пока клиент глубоко не ощутит того, что осознал тяжесть и ложность поднятого на поверхность, этот жуткий груз не будет отброшен полностью.

У этого есть скрытая причина. Все детали мыслей, чувств, слов и действий, какими бы шокирующими они ни казались клиенту и — возможно, в меньшей степени — терапевту, — лишь поверхностные аспекты того, что кажется несравненно более отвратительным. Это предельное отвращение часто ощущается клиентом как нечто не поддающееся описанию, не имеющее определённых деталей. В самой глубине это принимает форму первичного чувства изначальной неприемлемости клиента, которую невозможно выразить словами или искупить. Лишь процесс внутреннего поиска, открытого разоблачения и невербального признания и принятия может облегчить боль этой раны.

В относительно прохладной книжной манере сложно передать то, насколько ужасно это убеждение в абсолютной никчёмности. Достаточно сказать, что люди, сталкивающиеся с ним в менее терапевтичных обстоятельствах, чем те, которые я пытаюсь описать, могут ощутить побуждение к ужасным, насильственным действиям, которые так смачно описывают наши СМИ и которые мы, сами того не желая, рассматриваем с такой одержимостью [Bugental, 1974]. Самоубийство часто бывает импульсом удержать контроль над тем, что кажется злом, которое невозможно победить иными способами и которое грозит вырваться из наших глубин. Таким образом, самоубийство может оказаться способом сохранить лучшее эго или уберечь других.

Подведём итог. В экзистенциальном кризисе клиент сталкивается с тем, что оба отчуждённых образа замещают бытие в собственной жизни, что каждый из них вытесняет непосредственные переживания и что, лишь отказавшись от них, можно вступить в саму жизнь — обнажённо и непосредственно. Однако такой отказ связан со страхом и болью разлуки. Наша нагота кажется и действительно является ужасно уязвимой, по-настоящему смертной. Обычно само «убийство» старого эго (с заключённым в нём идеализируемым и презираемым образами) происходит с переживанием своего рода взрыва. Клиент в совершенно реальном смысле должен потерять контроль хотя бы на короткое время, поскольку старые способы поддержания контроля связаны со старыми паттернами существования. Пока клиент по-настоящему их не отпустит, их нельзя будет заменить.

Контроль со стороны терапевта

Есть ещё одна важная часть этого выхода из-под контроля, которая с опытом начала казаться мне важной, но которую обычно упускают из виду в профессиональной литературе. Здесь я не буду описывать её подробно, однако я всё больше убеждаюсь в её необходимости. Мне кажется, что терапевт также на какой-то период должен отпустить контроль — по крайней мере отчасти или с некоторых сторон. Если клиент сознательно или бессознательно отпускает контроль, веря, что терапевт, находящийся на заднем плане, по-прежнему всё контролирует, то он всё ещё не сделал прыжок веры к новому способу бытия и лишь пытается перейти на другую сторону по мосту контроля терапевта. В общем, я убеждён, что самый ценный прыжок веры, на который способен человек, происходит тогда, когда он прыгает, зная лишь то, что в этот момент он прыгает, и не имея никакой гарантии того, что приземлится, и никакой надежды на потенциальное спасительное вмешательство со стороны терапевта.

Терапевт не может отказаться от контроля намеренно. Это было бы пародией на динамичный человеческий процесс. Это имеет смысл лишь тогда, когда возникает в результате глубокого участия профессионала в происходящей борьбе. Кроме того, это наблюдение не является ордером на необузданную импульсивность со стороны терапевта. Напротив, мне представляется, что это предъявляет ещё больше требований к осознанности, синергетической настройке и глубокому присутствию с клиентом. (Схожие представления см. в [Farber, 1966].)

Поддержка обучения новому и новых способов быть