Во первыхъ, думалъ я, лучше же, ежели время будетъ не благопріятное, про
хать долже, но не трясти[сь] еще 700 верстъ; притомъ — живописные берега Волги, мечтанія, опасность: все это пріятно и полезно можетъ подействовать; воображалъ я себя поэтомъ, припоминалъ людей и героевъ, которые мн нравились, и ставилъ себя на ихъ мсто, — однимъ словомъ думалъ, какъ я всегда думаю, когда затваю что нибудь новое: вотъ теперь только начнется настоящая жизнь, а до сихъ поръ это такъ, предисловьице, которымъ не стоило заниматься. Я знаю, что это вздоръ. Сколько разъ я замчалъ, что всегда я остаюсь тотъ же и не больше поэтъ на Волг, чмъ на Воронк, а все врю, все ищу, все дожидаюсь чего то. Все кажется, когда я въ раздумьи, длать ли что либо или нтъ: вотъ ты не сдлаешь этого, не подешь туда то, а тамъ то и ждало счастье; теперь упустилъ на вки. — Все кажется: вотъ начнется безъ меня. — Хотя это смшно, но это заставило меня хать по Волг въ Астрахань. Я прежде боялся и совстно мн было дйствовать по такимъ смшнымъ поводамъ, но сколько я ни смотрлъ въ прошедшую свою жизнь, я большей частью дйствовалъ по не мене смшнымъ поводамъ. Не знаю какъ другіе, но я привыкъ къ этому и для меня слова «мелочное, смшное» стали слова безъ смысла. Гд же «крупные, серьезные» поводы?Пошелъ я къ Московскому перевозу и сталъ похаживать около лодокъ и дощаниковъ. «Что, заняты эти лодки? Есть ли свободная?» спросилъ я совокупности бурлаковъ, которые стояли у берега. «А вашей милости чего требуе[тся]?» спросилъ у меня старикъ съ длинной бородой въ с
ромъ зипун и поярчатой шляп. — «До Астрахани лодку». «Чтожъ, можно-съ!» —————
— «В
рно ли это? У васъ вдъ любятъ Петербургскіе ложные слухи распускать. И отъ кого вы это слышали, моя милая?»— «Помилуйте, Марья Ивановна, я вамъ в
дь говорю, была я у княгини Полянской, къ ней молодая княгиня вчера только изъ Петербурга пріхала и разсказывала, что у нихъ только и разговора, что про эту свадьбу.Старушка подвинула табакерку съ портретомъ и обтерла стеклушко однимъ изъ двухъ батистовыхъ платковъ.
«Incroyable...[235]
Ежели это Костромскіе Тарамоновы, такъ я старика знала; когда мы жили на Мечахъ [?], такъ онъ зжалъ къ покойнику Этіену и дтей приваживалъ: босоногіе бгали. Покойникъ его любилъ и ласкалъ; однако они хорошей фамиліи, но бдно жили; что теперь у нихъ есть, это ужъ старикъ нажилъ, но дтямъ никакого воспитанія не далъ. Должны быть т; а то есть Вологодскіе, такъ это не т».Марья Ивановна Игреньева, урожденная Дамыдова, — почтенная дама. Родилась она 50 л
тъ тому назадъ въ Москв отъ богатыхъ и знатныхъ родителей; ихъ было дв сестры и три брата. Вышла М. И. замужъ за Игреньева, богатаго человка и тоже Москвича. Жили они зимы всегда въ Москв, гд имли большіе связи не только съ Московскою знатью, но и со всмъ, что было знатнаго въ Россіи, лтомъ — въ Тульской деревн, [и] жили какъ въ город, такъ и въ деревн барски. Покойникъ былъ въ чинахъ и пользовался всеобщимъ уваженіемъ. Однимъ словомъ, домъ Игреньевыхъ вотъ какой: у прізжаго, котораго почи[тали] достойнымъ, спрашивали: «Вы уже были у Игренье[выхъ]?» или: «какъ это вы еще не были у Игрен[ьевыхъ]?».«Марья Ивановна овдов
ла 16 лтъ тому назадъ, съ нсколько разстроеннымъ состояніемъ и съ двумя дтьми: сыномъ 15 лтъ и дочерью, которая была уже замужемъ. М. И. женщина очень умная, или нтъ, лучше сказать, хитрая, не смотря на свою доброту и умющая имть вліяніе на другихъ и пользоваться общимъ уваженіемъ. — Она, должно быть, не была хороша собою; большой орлиной носъ въ особенности мшалъ красот ея; но она была хороша какъ свжая, не столько физически — (Она говаривала: «я удивляюсь себ, какъ могла я перенести столько горестей!») — сколько морально, старушка. Она не отставала отъ моды сколько могла, сама придумывала, какъ бы передлать чепчикъ или мантилію————