Хотя онъ никогда ничего не говорилъ противъ религіи и всегда наружно былъ набоженъ, но я до сихъ поръ сомн
ваюсь въ томъ, врилъ ли онъ во что-нибудь или нтъ? Его правила и взглядъ на вщи всегда были такъ гибки, что ршить этотъ вопросъ очень трудно, и мн кажется, что онъ былъ набоженъ только для другихъ.Моральныхъ же уб
жденій, что́, независимо отъ закона религіи, хорошо или дурно, и подавно у него не было; его жизнь была такъ полна увлеченіями всякаго рода, что онъ не усплъ, да и не находилъ нужнымъ подумать объ этомъ и составить себ какія-нибудь правила. Къ старости у него однако составились постоянныя правила и взглядъ на вещи, но не на основаніи моральномъ или религіозномъ, а на основаніи практическомъ, т. е. т поступки и образъ жизни, которые доставляли ему счастіе или удовольствіе, онъ считалъ хорошими и находилъ, что такъ всегда и всмъ поступать должно. Говорилъ онъ очень увлекательно, и эта способность, мн кажется, способствовала гибкости его правилъ; онъ въ состояніи былъ тотъ же поступокъ разсказать какъ самую невинную шалость и какъ низкую подлость, а онъ всегда говорилъ съ убжденіемъ.Какъ отецъ, онъ былъ снисходителенъ, любилъ блеснуть своими д
тьми и нженъ, но только при другихъ, не потому, чтобы онъ притворялся, но зрители возбуждали его — ему нужна была публика, чтобы сдлать что-нибудь хорошее.Онъ былъ челов
къ съ пылкими страстями; преобладающія страсти были игра и женщины. Во всю свою жизнь онъ выигралъ около двухъ милліоновъ, и вс прожилъ. Игралъ ли онъ чисто или нтъ? не знаю; знаю только то, что у него была одна исторія за карты, за которую онъ былъ сосланъ, но вмст съ тмъ онъ имлъ репутацію хорошаго игрока и съ нимъ любили играть. Какъ онъ умлъ объигрывать людей до послдней копейки и оставаться ихъ пріятелемъ, я ршительно не понимаю, — онъ какъ будто длалъ одолженіе тмъ, которыхъ обиралъ.Конекъ его былъ блестящія связи, которыя онъ д
йствительно имлъ, частью по родству моей матери, частью по своимъ товарищамъ молодости, на которыхъ онъ въ душ сердился за то, что они далеко ушли въ чинахъ, а онъ навсегда остался отставнымъ поручикомъ гвардіи; но эту слабость никто не могъ замтить въ немъ, исключая такого наблюдателя, какъ я, который постоянно жилъ съ нимъ и старался угадывать его.Онъ, какъ и вс
бывшіе военные, не умлъ хорошо одваться; въ модныхъ сюртукахъ и фракахъ онъ былъ немного какъ наряженый, но зато домашнее платье онъ умлъ придумывать и носить прекрасно. Впрочемъ, все шло къ его большому росту, сильному сложенію, лысой голове и самоувреннымъ движеніямъ. Притомъ онъ имлъ особенный даръ и безсознательное влеченіе всегда и во всемъ быть изящнымъ. Онъ былъ очень чувствителенъ и даже слезливъ. Часто, читая вслухъ, когда онъ доходилъ до патетическаго мста, голосъ его начиналъ дрожать, слезы показывались, и онъ оставлялъ книгу, или даже на дурномъ театр онъ не могъ видть чувствительной сцены, чтобы у него не выступили слезы. Въ этихъ случаяхъ онъ самъ на себя досадовалъ и старался скрыть и подавить свою чувствительность.Онъ любилъ музыку и по слуху п
лъ, акомпанируя себя, романсы пріятеля своего А.....а, Цыганскія псни и нкоторые мотивы изъ оперъ. Онъ не любилъ ученую музыку и откровенно говорилъ, не обращая вниманія на общее мнніе, что сонаты Бетховена нагоняютъ на него сонъ и скуку, и что онъ ничего не знаетъ лучше, какъ «Не будите меня молоду», какъ ее пвала Семенова, и «Не одна», какъ пвала Танюша.Онъ былъ челов
къ прошлаго Александровскаго вка и имлъ общій молодежи того вка неуловимый характеръ волокитства, рыцарства, предпріимчивости, самоувренности и разврата. На людей ныншняго вка онъ смотрлъ презрительно. Можетъ быть, этотъ взглядъ происходилъ не изъ гордости, а изъ тайной досады, что въ наше время онъ уже не могъ имть ни того вліянія, ни тхъ успховъ, которые имлъ въ свое...Только тотъ, кто не живалъ хозяиномъ въ деревн
, можетъ не знать, сколько непріятностей могутъ надлать ему сосди своимъ сутяжничествомъ и ссорами, помщики однаго съ нимъ узда — своими языками, и власти — прижимками и придирками; можетъ не знать, сколько они ему испортятъ крови и какъ отравятъ все счастіе его жизни.