ПСС. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

— Faut être humain,[1863] — повторил он, выщелущивая орех. — Tenez, voilà pour la petite,[1864] — сказал он, подвигая к себе другой мешок и отдавая Пьеру большую горсть изюму. — C’est bon pour les enfants, ça ne fera pas de mal, prenez, prenez.[1865]

Пьер машинально взял горсть изюму и пошел дальше, но когда он вышел к тому месту, где он оставил погоревшее семейство, никого из них уже не было. Он остановился в недоумении, не зная, что ему делать.[1866]

[1867] Того семейства, которое искал Пьер, не было на площади. Но[1868] площадь была вся загромождена и добром, вытасканным из домов, и людьми, беспомощно толпившимися около этого добра.[1869] Пьер[1870] только одного желал: сбыть скорее с рук спасенную им девочку, которая теперь, как испуганный, дикий зверок сидела у него на руке, дико оглядываясь по сторонам.[1871] Кроме русских семей, спасавшихся на этой площади и в огромном саду графа Хвостова от пожара, тут же было и большое число французских солдат, которые, беспрестанно переменяясь, мелькали перед глазами Пьера и[1872] чем-то были заняты на этой площади. В разных одеяниях, в шинелях, мундирах, куртках, некоторые босые,[1873] с самыми разнообразными лицами, поляки, немцы, французы[1874] ходили по этой площади,[1875] беспокойно и нагло оглядываясь, и что-то делали.

Пьер не обращал на них особенного внимания: он, обойдя площадь, но не найдя тех, кого искал, вошел в ворота. За воротами у забора сидела женщина, евшая хлеб. Подле нее[1876] хлопотал старик духовного звания — дьякон, как сообразил Пьер, устраивая из тесин род шалаша под забором. Он обратился к нему с вопросом, описывая родителей девочки и спрашивая, не видали ли они их.

— О, господи! Девочка-то ихняя?

— Да.

— Нет, не видали, тут народ весь разбежался, как эти войска набежали, — сказала она, указывая на площадь. — У нас всё отняли.

— О, господи! — прибавил дьякон. — Куды денешься, что будем делать.

— Вон что делают, — сказала женщина, обращая внимание Пьера на крики, послышавшиеся за решоткой. Пьер посмотрел по направлению криков. Два француза,[1877] оба с мешками через плечи, — один в синей шинели, подпоясанный веревкой,[1878] другой — в каком-то капоте и больших рваных ботфортах,[1879] хозяйничали в добре армянского (сейчас по лицам видно было) семейства. Армяне кричали и ругались, не отдавая вещи. Семейство армян состояло из старого, лет 80, красивого старика в крытом тулупе, двух мальчиков, старухи и весьма красивой женщины и русской бабы, вероятно, их кухарки. Армяне кричали на французов по-русски, между собой кричали по-армянски. Французские солдаты, посмеиваясь, с раздражающим и упорным спокойствием делали свое дело. Один из них, в капоте, вытащил мешок между сундуков и, вырвав его из рук старухи, рассматривал его содержание. Другой открывал сундук и выбирал платье. Первый что-то сказал на непонятном Пьеру языке (вероятно, это были немцы, говорившие на своем народном наречии), и оба потащили мешок. Обе женщины, старуха и молодая, бесновались. Хотя старуха рвалась за мешок и бегала вокруг французов, молодая[1880] кричала, но не вставала с места. Несколько французов подошло еще на крики, и два первые, выхватив мешок, ушли. Другие три подошли к армянам[1881] и остановились, как будто в задумчивости или в нерешительности, что бы им с ними сделать. Но сделать им необходимо было что-нибудь, они, как собаки, приставали на лай других собак. Один из них, быстро окинув взглядом пожитки и[1882] членов семейства, подошел к старику и, показав на новые сапоги, сказал:

— Voyons bottes,[1883] bottes, mon vieux.[1884]

Старик своими строгими черными глазами неподвижно смотрел на него.

— Bottes, bottes, — говорил француз, дотрогиваясь рукой до сапог и показывая на свои большие ноги. Старик вздохнул и стал разуваться. Его старое, ссохшееся тело не могло согнуться, он не[1885] мог стянуть сапоги. Тогда француз нагнулся и стянул сапоги.

— Voilà,[1886] — сказал он, сняв последний сапог, причем дернул за ногу так, что старик, сидевший на бревне, пошатнулся.

— Voilà, — сказал француз, ударив сапог о сапог. — Merci, mon vieux,[1887] — и взглянул на старика.