ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

<Алексѣй Александровичъ устроилъ себѣ въ министерствѣ дѣло ревизіи по губерніямъ и уѣхалъ, расчитывая вернуться въ Петербургъ ужъ послѣ родовъ Анны Аркадьевны. Онъ называлъ ее самъ для себя ужъ не женою, а Анной Аркадьевной. Онъ, какъ будто слышавъ ея послѣдній разговоръ съ Гагинымъ, самъ съ собою рѣшилъ, что до родовъ не нужно предпринимать ничего. Но онъ, хотя и внѣшне спокойный, тихій и кроткій, твердо рѣшилъ самъ съ собою, что оставаться въ этомъ положеніи онъ не можетъ и что необходимо[1240] разорвать эти отношенія. Онъ говорилъ себѣ, что одно, что занимаетъ и мучаетъ его въ этомъ дѣлѣ, былъ его сынъ. Необходимо надо было разорвать сношенія и взять сына. Только сынъ, только позоръ, долженствующій лечь на сына, ему казалось, только одинъ этотъ сынъ и его будущее мучало Алексѣя Александровича.>

Алексѣй Александровичъ былъ слишкомъ умный и опытный въ жизни человѣкъ, чтобы не знать, что рѣшенія, какъ бы твердо они ни были взяты въ душѣ, ничего еще не доказываютъ въ пользу того, что рѣшеніе будетъ исполнено, до тѣхъ поръ, пока рѣшившій человѣкъ не перейдетъ отъ отвлеченно взятаго рѣшенія къ практическому его исполненію, до тѣхъ поръ, пока онъ не убѣдится, что мелочность самаго дѣла, пошлость, смѣшная и оскорбительная сторона его, безчисленность ничтожныхъ препятствій не въ состояніи поколебать это рѣшеніе. И потому Алексѣй Александровичъ торопился приступить къ исполненію самаго дѣла. <Прежде всего онъ обратился къ Евангелію и, прочтя гл… ст… «Скажи одинъ разъ…», онъ сказалъ себѣ: «Это я сдѣлалъ, теперь обраща[юсь] къ церкви».[1241] Онъ написалъ передъ отъѣздомъ, чувствуя себя не въ силахъ изустно говорить спокойно, два письма, одно Гагину, другое Аннѣ Аркадьевнѣ слѣдующаго, одинакового содержанія:

«Вы оскорбляете меня и дѣлаете мнѣ и моему сыну величайшее зло. Руководствуясь Евангельскимъ поученіемъ, я, прежде чѣмъ обратиться къ суду, обращаюсь къ вамъ и прошу васъ прекратить посѣщенія въ моемъ домѣ. Я не дѣлаю никакихъ утрозъ. Я[1242] только говорю, что если вы послушаете меня, Богъ наградитъ васъ; если вы преступите мою просьбу и законъ,[1243] я, по Евангелію, предамъ судъ надъ вами Церкви.

А. Каренинъ».

Въ этотъ же день Алексѣй Александровичъ встрѣтилъ Гагина на своемъ крыльцѣ.

Получивъ это подтвержденіе того, что предостереженiе его оставлено безъ вниманія, Алексѣй Александровичъ обратился къ Церкви. Въ Евангеліи Марка сказано, что если мужъ разведется съ женой не по прелюбодѣянію и женится на другой, то онъ прелюбодѣйствуетъ. Стало быть, разводъ допущенъ. Жениться онъ самъ не хотѣлъ, но ему нуженъ былъ разводъ для своего достоинства и для сына. Но чтобы знать, какъ сдѣлать это, Алексѣй Александровдчъ видѣлъ необходимость обратиться къ законамъ. Онъ взялъ Сводъ законовъ, прочелъ все, относящееся до этого, и изучилъ процесы развода. Какъ ни возмущали его чистоту ужасныя, унизительныя подробности, онъ рѣшилъ пройти черезъ все это. Одно послабленіе, которое онъ позволилъ себѣ, состояло въ томъ, что онъ рѣшилъ обратиться не къ Петербургскому, а къ Московскому адвокату, тамъ, гдѣ ея не было и гдѣ его мало знали.[1244] Алексѣй Александровичъ остановился у Дюссо. На другой день своего пріѣзда, [1245] съ тѣмъ, чтобы не встрѣтить никого знакомаго, Алексѣй Александровичъ поѣхалъ къ адвокату, извѣстному ему по слухамъ, какъ спеціалиста разводныхъ дѣлъ.

Прямо отъ обѣдни, съ еще звучащими въ ушахъ пѣніемъ и голосомъ священника, чтенія Евангелія, Алексѣй Александровичъ направился по Тверской и Газетному переулку къ Кисловкѣ.>

* № 97 (рук. № 40).

<Какъ ни страшны были эти подробности, Алексѣй Александровичъ зналъ, что надо было пройти черезъ нихъ. На одну помощь еще онъ надѣялся: это былъ совѣтъ духовника его, священника, высоко уважаемаго въ одномъ изъ московскихъ приходовъ. Все, что сказалъ ему духовникъ, не успокоило его. Смыслъ рѣчей духовника былъ тотъ, что религія можетъ указать то, что долженъ человѣкъ дѣлать для себя, для своей души, но не можетъ сказать, что онъ долженъ дѣлать въ отношеніи другихъ. Смыслъ совѣтовъ духовника былъ тотъ, что надо нести крестъ. Но какъ нести его, было неизвѣстно. И Алексѣй Александровичъ, всегда спокойный, рѣшительный, находился въ самомъ тяжеломъ для себя состояніи нерѣшительности. Подробности, высказанныя адвокатомъ, ужаснули его. Совѣты духовника не дали никакого рѣшенія.>

* № 98 (рук. № 41).

III.