Я заболел лихорадкой, и полковой командир, принимавший во мне участие, прикомандировал меня к линейному батальону, стоявшему в предгории, в здоровой местности, и рекомендовал меня воинскому начальнику укрепления, добрейшему женатому1015
майору Ивану Матвеевичу Петрову. Детей у1016 Ивана Матвеевича не было и1017 он жил душа в душу с своей здоровой, полной, миловидной, всегда веселой, добродушной, хотя и вспыльчивой, Марьей Дмитриевной.1018 Любить Марью Дмитриевну было легко, мне, по крайней мере, тогда казалось. Но для Марьи Дмитриевны, казалось бы, и трудно любить всегда прокуренного табаком, всегда после двенадцати часов пахнущего вином, рябого, курносого крикуна Ивана Матвеевича. Но Марья Дмитриевна, — хотя и любила понравиться молодым, особенно приезжим офицерам, но только понравиться, именно только затем, чтобы показать им, что хороша, но не для них, —Марья Дмитриевна любила всеми силами простой души и здорового тела одного Ивана Матвеевича, считая его самым великодушным, храбрым, глубокомысленным военным, хотя и самым глупым хозяином дома.1019 Оба супруга были очень добры ко мне, и я невольно вспоминал...1020 из «Капитанской дочки», только с той разницей, что Марья Дмитриевна была за одно и..... и..........1021 не по отношениям моим к ней, а по чувствам, которые я к ней испытывал: я был благодарен ей за ее материнское попечение обо мне1022 и вместе с тем не мог не любоваться временами ее зрелой женской1023 бессознательной прелестью и не испытывать к ней какого-то особенного поэтического чувства.Я начинал уже поправляться, пароксизмы повторялись уже через два и три дня, и я собирался ехать к полку, когда случилось в нашем укреплении необыкновенное событие.
Это было в июне. Часу в девятом я1024
вышел на улицу и направился к домику Ивана Матвеевича. Солнце выходило из за гор, и1025 было больно смотреть на белые мазанки на противуположной стороне улицы.1026 Становилось уже жарко. Только что я стал подходить к домику с садиком, как с противуположной стороны выехали из-за угла и стуча по камням дороги подковами человек десять всадников.Двое ехали впереди. По их осанке, оружию и одежде видно было, что это были начальники, остальные их конвой.1027
Они проехали дом Ивана Матвеевича и встретились со мной, шагов десять проехав его.— Где тут воинский начальник? — спросил меня один из них по русски с армянским акцентом.
Я сказал им, что туда иду, и указал им. Они повернули лошадей и вместе со мной подъехали к крылечку. Дорогой я смотрел на них и никак не мог догадаться, что это были за люди.
Один1028
из этих людей, тот, который спросил меня, был, очевидно, офицер из горцев. Он был одет1029 в черную черкеску,1030 с галунами на хозырях и белом бешмете; оружие было1031 с серебряной отделкой. Лошадь под ним была крупная, золотистая, карабахская. Сам он был сухой, горбоносый, черный, тип очень обыкновенный на Кавказе, особенно в Закавказьи.Другой, ехавший на белой, небольшой и не сытой, но превосходной по ладам лошади был невысокий широкоплечий, сухой человек1032
с папахой, обмотанной чалмой.Он был одет в белую черкеску, тонко стянутую ремнем без набора,1033
на котором1034 спереди висел большой, золотом отделанный, кинжал. Такой же пистолет был за спиной.1035 Он сидел высоко на седле, с очень1036 согнутыми ногами на коротких стременах, в ноговицах и красных чувяках. Лицо1037 этого человека было1038 самое простое: небольшой нос, маленькая черноватая бородка,1039 довольно толстые, строго сложенные губы, под небольшими усами. Если было что особенного в лице, так это были почти сходящиеся на лбу брови и1040 очень широко расставленные спокойные, красивые глаза. Он был человек во всей силе, и ему можно было дать от тридцати пяти до пятидесяти лет. Он поглядел на1041 меня, потом подозвал ехавшего за ним корноухого, рыжего, с красным лицом,1042 в оборванной черкеске и заломленной назад, курпеем к голове надетой, папахе, чеченца и заговорил с ним не на татарском языке, который я понимал немного, а на знакомом мне по странным гортанным звукам чеченском языке. Только что я подумал, что не1043 тот ли это знаменитый шамилевский наиб Хаджи-Мурат, который, как мы знали, вышел к русским и был в Тифлисе, как горский офицер подтвердил мне мою догадку:— Скажи воинскому начальнику, что Хаджи-Мурат приехал и мне надо видеть его.
Хотя это было и не мое дело, я побежал в дом с заднего крыльца и застал Марью Дмитриевну в кухне, где она, засучив рукава,1044
размещала по формам какие-то, такие же белые, как и ее руки, комки теста.— Где Иван Матвеевич?
— Да что случилось? Зачем вам?
— Хаджи-Мурат приехал, спрашивает Ивана Матвеевича.
— Да что, вы с ума сошли?
— Стоят у крыльца.
— Иван Матвеевич в канцелярии. Подите, что ль, кликните. Да не может быть? Да зачем же он сюда? — всё спрашивала Марья Дмитриевна, спуская однако рукава своего платья.
— Да кто ж его знает.