ПСС. Том 35. Произведения, 1902-1904

Хаджи-Мурат, несмотря на свою короткую ногу, вскочил и, хромая, быстро ходя, как тигр в клетке, стал взад и вперед бегать по комнате.¹⁸⁶³ Когда Хаджи-Мурат решал сделать какое-либо дело, он не мог быть спокоен, пока не делал его. Теперь это дело — важнее всех других дел, состояло в том, чтобы во что бы то ни стало выручить семью. И он или умрет или сделает это. Но как? Оставаться здесь, выкупить¹⁸⁶⁴ семью и заслужить¹⁸⁶⁵ славу, быть генералом, покорить русскому царю Кавказ, уничтожить Шамиля. «Старик обещал много», думал он, вспоминая про просьбы у Воронцова и лестные слова старого князя. Но старику нельзя верить. Это такая же лисица, как и Шамиль. А, главное, время не терпит. Пока я буду ждать, он погубит семью.

Оставалось одно: вернуться в горы, поднять аварцев,¹⁸⁶⁶ восстать на Шамиля¹⁸⁶⁷ и силой вырвать у него семью, но сколько нужно было, чтобы это удалось. Прежде двадцать раз будут перебиты его семейные, ослеплен его¹⁸⁶⁸ Юсуф.

¹⁸⁶⁹«Пойти поговорить с мюридами», — подумал Хаджи-Мурат, но они не могли понять, они были только покорные рабы. Что велит Хаджи-Мурат, то они будут делать. Один рыжий¹⁸⁷⁰ Гомчаго имел свои мысли, и Хаджи-Мурат знал их вперед.¹⁸⁷¹ Гомчаго или молчал или говорил: «Твоя воля», — но Хаджи-Мурат знал, что¹⁸⁷² Гомчаго одного желал;¹⁸⁷³ побить, порезать сколько можно русских собак и бежать в горы.¹⁸⁷⁴ Поверить Шамилю и отдаться ему. Но ведь он обманет. Но если бы он и не обманул, то покориться лицемеру, обманщику,¹⁸⁷⁵ жестоко обидевшему его, хвалившемуся перед ним и теперь¹⁸⁷⁶ угрожавшему ему позором его семьи.

Но оставаться одному Хаджи-Мурату было слишком тяжело, и он пошел¹⁸⁷⁷ к своим мюридам. Они жили через комнату. Как только он отворил дверь,¹⁸⁷⁸ он услыхал песню про Хамзата, которую пел Сафедин. Хаджи-Мурат остановился¹⁸⁷⁹ и стал слушать.¹⁸⁸⁰ Песня эта была¹⁸⁸¹ ему знакомая. В песне описывалось, как Хамзат угнал табун белых коней, но русские нагнали его и он с своими джигитами зарезал коней и сделал из них завал и отбивался от русских до тех пор, пока все были убиты.¹⁸⁸²

В комнате, где жили нукеры Хаджи-Мурата,¹⁸⁸³ не было света, только молодой месяц в первой четверти¹⁸⁸⁴ светил в окна. Стол и два стула стояли в стороне, но все четыре нукера сидели и лежали на кошмах на полу.¹⁸⁸⁵ Сафедин сидел, скрестив ноги.¹⁸⁸⁶ Гомчаго оглянулся на Хаджи-Мурата и, узнав его,¹⁸⁸⁷ опять лег,¹⁸⁸⁸ Курбан и Балта спали. Сафедин, увидав хозяина, вскочил и стал надевать бешмет, ожидая приказаний, Хаджи-Мурат¹⁸⁸⁹ бросил тяжелый от золота бешмет на кошму, с которой встал Сафедин, и положил рядом¹⁸⁹⁰ те семьдесят золотых, которые он получил нынче.¹⁸⁹¹

— Зашей и эти, — сказал он.

— Хорошо, — сказал Сафедин, сгребая золотые в руку и тотчас же выйдя на свет месяца, достав из-под кинжала ножичек, стал¹⁸⁹² пороть подкладку ниже пояса.¹⁸⁹³ Гомчаго приподнялся и сидел, скрестив ноги.

— А ты, Гомчаго, — сказал Хаджи-Мурат, — заряди ружья¹⁸⁹⁴ и пистолеты. Завтра поедем далеко.¹⁸⁹⁵

— Порох есть, пули есть. Будет готово,¹⁸⁹⁶ — сказал он радостным голосом, и Гомчаго издал странный звук, выражавший удовольствие.

* № 106 (рук. № 51, гл. XXIV).

Но Бутлер, сделав всё, что мог, все-таки несколько успокоился и теперь больше, чем когда-нибудь, отдался прелести воинственной кавказской жизни. Это было одно, но большое утешение. Кстати Богданович, давно уже не ходивший в засаду, намеревался идти нынче в горы, и Бутлер вызвался идти с ним.

Перед вечером в воротах крепости послышались песенники с тулумбасом и ложечниками. Пели почти плясовую: «Мы давно похода ждали, со восторгом ожидали», и показалась пехота и артиллерия. Это было войско, которое Барятинский стягивал в Куринское, с тем, чтобы выйти навстречу тому отряду, с которым он прямо через всю считавшуюся недоступной Чечню намеревался пройти в Куринское.

Тут были две роты¹⁸⁹⁷ Кабардинского полка, и роты эти по установившемуся кавказскому обычаю были приняты, как гости, ротами, стоящими в Куринском. Солдаты разобрались по казармам и угащивались не только ужином — кашей, говядиной, но и водкой, и офицеры разместились по офицерам. Как и водилось всегда, началась попойка, и Иван Матвеевич напился так, что сел верхом на стул, выхватил шашку и рубил воображаемых врагов и хохотал и обнимался¹⁸⁹⁸ и плясал под любимую свою песню: «Сени, мои сени». Бутлер был тут же. Он старался видеть и в этом военную поэзию, но в глубине души ему это не нравилось, и жалко было Ивана Матвеевича, но остановить его не было никакой возможности. И Бутлер, чувствуя хмель в голове, потихоньку вышел и пошел домой.

* № 107 (рук. № 51).

К счастью или несчастью Бутлера в те оба раза, когда он ходил в засаду с Богдановичем, он никого не подкараулил и никого не убил. Сидя же в продолжение долгой ночи под деревом, Бутлер много успел обдумать. И эти выходы Богдановича перестали казаться ему хорошими, и он уже больше не участвовал в них.