Вообще вся поэзия воинственной [жизни] начинала всё менее и менее прельщать его. То, что прежде было ново, стало привычным и уже не так прельщало, а между тем привычка к пьянству, которая окружала его, начинала всё больше и больше отталкивать его. Долг свой он уплатил, заняв1899
на огромные проценты деньги, т. е. только отсрочил и отдалил неразрешимое положение. Он старался не думать о нем, и он со дня на день всё больше и больше нравственно слабел. Он теперь уже не был прекрасным Иосифом по отношению к Марье Дмитриевне, а, напротив, стал грубо ухаживать за нею, но встретил решительный, пристыдивший его отпор. Так он жил, ничего не желая, ничего не ожидая1900 и в глубине души презирая себя.1901Раз вечером, недели две после его проигрыша, он услыхал вечером в воротах крепости1902
песенников с тулумбасом и ложечниками. Пели1903 известную ему песню: «Мы давно похода ждали, со восторгом ожидали».1904 Он вышел посмотреть, кто это. Это было войско, которое Барятинский стягивал в Куринское1905 для нового движения.* № 108 (рук. № 51).
— Как? Что? — спрашивал Бутлер, не спуская глаз с страшной головы.
— Удрать хотел, — сказал Каменев и отдал голову казаку, который положил ее в мешок. — Вот я и езжу по приказанию главнокомандующего, везде показывая как редкость.
— Да как же было дело? — спрашивал Бутлер, испытывая страшное болезненное чувство жалости к этому убитому милому человеку и омерзения, отвращения и ненависти даже к тем, которые сделали это, к тем, которые, сделав это, гордятся этим, показывают тот ужас, который они сделали. Вид этой головы сразу отрезвил его. Вся поэзия войны сразу уничтожилась, и ему стало физически больно и стыдно.
* № 109 (рук. № 51).
— А дело было вот как.
Только что Каменев хотел рассказывать, как из двери выскочила1906
Марья Дмитриевна с остановившимися красными глазами.— Убирайтесь вы, проклятые, мерзость, гадость, — взвизгивая кричала она. — Уйдите куда-нибудь или я убегу.
— Что же хорошо, мы уйдем, — сказал Иван Матвеевич.
И когда Марья Дмитриевна захлопнула дверь, он покачал головой и чуть улыбнулся.
Она ушла на крыльцо.
— Ну так как же было дело?
* № 110 (рук. № 51, гл. XXV).
Хаджи-Мурат, посоветовавшись с Гомчагой, решил, въехав в кусты, дать отдохнуть коням. Слезши с лошадей и стреножив их, Хаджи-Мурат с своими мюридами сели в кустах, оправили заряды, поели, расстелили бурки, и четверо легли, один стоял и слушал. Ночь была темная, соловьи, заливаясь, мешали слушать. Около полуночи Хаджи-Мурат поднял своих людей и решил ехать дальше, но Гомчага и, главное, Курбан не соглашались с Хаджи-Муратом,1907
говоря, что лошади их не вынесут,1908 не отдохнув. И Хаджи-Мурат остался. Они дремали и поглядывали лошадей и звезды. Хаджи-Мурат нажал репетицию, было 2 часа. Послышалось1909 приближающееся к кустам шлепанье и чмоканье1910 лошадиных ног и тихие голоса людей. Это была погоня.Хитрость Хаджи-Мурата не удалась по самой неожиданной случайности: в то время, как он со своими спутниками,1911
увязая, кружил по рисовому полю, старик житель аула Баларджика собирал дрова в этих самых кустах, где они остановились.Увидав конных, старик спрятался и пошел домой, только когда верховые въехали в кусты и не могли видеть его. Встретив этого старика, Карганов спросил его, не видел ли он конных, и старик сказал, где он их видел. Подъехав к кустам, Карганов окружил их.1912
Хаджи-Мурат, услыхав шаги и говор и увидав толпы конных, окруживших его, решил1913
попытаться пробиться через них. Но не успел он дойти до лошади, как просвистела пуля, ударившись в сук, и началась стрельба по кустам. Хаджи-Мурат и его мюриды1914 рассыпались по кустам и стали отстреливаться. Из них ни в кого не попали, а они с первых выстрелов ранили двух человек. Начинало светать, и видны были конные1915 и пешие, и Карганов, верхом стоявший1916 позади милиционеров.1917 Стрельба затихла, и Карганов, выехав вперед, закричал:— Не перебьешь всех. Нас много. Сдавайся, Хаджи-Мурат. Отдавайся на милость князя. А то погибнешь.
Хаджи-Мурат не отвечал, а из кустов защелкали винтовки, и под Каргановым упала лошадь, и ранило еще одного человека.
— Ну, молодцы, вперед в шашки, срубите их, — крикнул своим милиционерам Карганов. Но1918
милиционеры не шли и только наобум продолжали стрелять по кустам.Хаджи-Мурат уже хотел садиться на лошадей и пытаться пробиться сквозь милиционеров. Сафедин, обрадовавшись этому, уже стал растреноживать коня Хаджи-Мурата, когда послышались крики подъехавших вызванных Каргановым Елисуйцев. Их было человек двести, и вел их Гаджи-Ага, когда-то кунак Хаджи-Мурата, живший с ним в горах и потом перешедший к русским, с ним же был Ахмет-Хан, сын врага Хаджи-Мурата. Гаджи-Ага выехал вперед и закричал:
— Эй, Хаджи-Мурат. Не уйдешь теперь. Сдавайся, или отрубим тебе голову.