В укреплении стояли две роты, и в одной из них служил разжалованный за побег арестанта в Петербурге молодой гвардеец Горохов. За Марьей Дмитриевной ухаживали все офицеры и все приезжие, и все, зная неприступность Марьи Дмитриевны, ухаживали самым платоническим образом. Только между Гороховым и Марьей Дмитриевной установились отношения более близкие, чем со всеми другими, и Горохов невольно часто сравнивал свои отношения к семье Петрова с отношениями героя из «Капитанской дочки» к семье коменданта, с той разницей, что жена Ивана Матвеевича, Марья Дмитриевна, была для него, по чувствам, которые он к ней испытывал, заодно и капитаншей-матерью и Машей. Он был и благодарен ей за ее материнское попечение о нем и вместе с тем был влюблен в нее, и она знала это, и это было ей приятно, но делала вид, что не только не знает этого, но что этого и не может быть. Горохов был так молод, природа Кавказа так хороша, и сама Марья Дмитриевна, свежая, здоровая, тридцатипятилетняя женщина, так добродушно ласково улыбалась ему своими красными губами, открывая сплошные, блестящие белые зубы, что Горохов, не сознавая этого и горюя о Петербурге, чувствовал себя совершенно счастливым.
Вскоре после его приезда был набег, в котором Горохов в первый раз услыхал свист пуль и с радостью почувствовал, что он не только не боится, но ему весело то, что на него смотрят и видят, что он не боится. После набега Иван Матвеевич похвалил его и представил к Георгию. Всё это было очень радостно, особенно потому, что при всем этом чувствовалось присутствие и участие милой женщины, и происходило среди удивительной по красоте природы.
В первых числах июня Горохов, схвативший лихорадку и ночью выдержав пароксизм, вышел из своей квартиры в солдатском домике и направился за хинином к фельдшеру, жившему рядом с домом Ивана Матвеевича. Солнце уже вышло из-за гор, и больно было смотреть на освещенные им белые мазанки правой стороны улицы, но зато как всегда, весело и успокоительно было смотреть налево, на удаляющиеся и возвышающиеся, кое где покрытые лесом черные горы, и на матовую цепь снеговых гор, как всегда старавшихся притвориться облаками.
Горохов смотрел на эти горы, дышал во все легкие и радовался тому, что он живет, и живет именно он и на этом прекрасном свете. Радовался он немножко и тому, что он такой молодец, так показал себя вчера хорошо, радовался и тому, что он по отношению Марьи Дмитриевны с ее толстой косой, широкими плечами, высокой грудью и ласковой улыбкой играет роль Иосифа прекрасного, радовался тому, что он честный человек, хороший друг Петрова, не хочет заплатить ему изменой за его доверие и гостеприимство.
* № 103 (рук. 51, гл. XIX).
Кроме того что1849 он просил1850 Воронцова о том, чтобы выкупить и выменять его семью, он и сам вел о том же тайные переговоры с горцами.1851 Один горец обещался ему1852 устроить побег его семьи, но, доехав до Дарго,1853 где в ближайшем к Ведено ауле содержалась семья Хаджи-Мурата, увидав, что1854 увезти семью невозможно, под такой строгой стражей она находилась, — вернулся назад и объявил Хаджи-Мурату, что, несмотря на триста червонцев, которые были обещаны ему, он отказывается от этого дела. Вслед за этим Хаджи-Мурат получил через лазутчика известие от самого Шамиля, который1855 приглашал его возвратиться, обещая ему полное прощение, в противном же случае угрожал1856 убийством матери, отдачей в рабство жены и меньших детей и ослеплением старшего любимого сына Хаджи-Мурата от его жены чеченки. Зная Шамиля, Хаджи-Мурат1857 понимал всю опасность положения своей семьи и1858 не ошибался в этом.№ 104 (рук. № 51, гл. XX).
Бутлер вышел вместе с Хаджи-Муратом на крыльцо, но не успели они сойти еще с ступенек, как на них налетел верховой и взялся за пистолет; но не успел он поднять руку, как Софедин,1859
оставив лошадь, которую он держал, бросился на него, толкнул пистолет, выстрел раздался, и пуля пролетела кверху. Софедин1860 оглянулся на Хаджи-Мурата, желая знать, что делать, убить ли этого человека, но Хаджи-Мурат уже сам был подле верхового.1861 Он весь преобразился, когда увидал верхового; как кошка, бросился к нему и, выхватив кинжал, стоял ожидая. Бутлер1862 и Софедин бросились на верхового и отвели его.* № 105 (рук. № 51, гл. XXIII).