1) Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастие, кот[орое] поддерживает обществ[енное] мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, кот[орым] человек платится за удовлетворение полов[ого] желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, к[оторые] надо нести, — злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат — все пороки, кот[орые] нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические, безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумашествие... и пр., кот[орые] еще труднее переносить не в себе. Всё это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, всё это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь всего того, что описано в начале 1001 ночи, ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость, пьянство даже можно не то, что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, что описано в 1001 ночи, нет сумашествия, рака и т. п. И тогда всё доброе ценится.
— Не в этом ли и главное средство для счастья вообще? Не от того ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, к[оторый] должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что всё их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Всё тогда, и труд, и препятствия, и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия и потому ценят всё, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствия и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются. Блаженны нищие, ибо они утешатся, голодные — они насытятся, и горе вам, богатые...
1) О свободе воли — просто: человек свободен во всем духовном — в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всём остальном он не свободен, следовательно, во всём матерьяльном. Человек может направить и может не направить свою силу на служение Богу. В этом одном (но это огромно) он свободен: может везти или быть везомым.
2) Война, суды, казни, угнетение рабочих, проституция и мн[огое] др[угое] — всё это необходимое, неизбежное последствие и условие того языческого строя жизни, в к[отором] мы живем, и изменить что-либо одно или многое из этого невозможно. — Что же делать? Изменять самый строй этой жизни, то, на чем он стоит. Чем? Тем, чтобы, во-первых, не участвовать в этом строе, в том, что поддерживает его: в военщине, в судах, податях, ложном учении и т. п., и во-вторых, делать то, в чем одном человек всегда совершенно свободен: в душе своей заменить себялюбие и всё, что вытекает из него — злобу, корысть, насилие и пр. — любовью и всем тем, что вытекает из нее: разумностью, смирением, милосердием и пр. Как колеса машины нельзя повернуть силой, они все связаны с шестернями и др[угими] колесами, а пустить и не пустить пар, к[оторый] задвигает их легко, так точно страшно трудно изменить самые внешние условия жизни, но быть добрым или злым легко. А это: быть добрым или злым — изменяет все внешние условия жизни.
3) Жизнь наша есть освобождение заключенного, расширение пределов, в которых действует беспредельное начало. — Представляется же нам это расширение пределов материей в движении. Предел расширения в пространстве представляется нам материей. Часть этой материи, которую мы сознаем собою, мы называем своим телом, другую часть мы называем миром. Предел расширения во времени мы называем движением. Часть этого движения, кот[орое] мы познаем собою, мы называем своей жизнью, другую часть называем жизнью мира. — Вся жизнь есть расширение этих пределов, освобождение от них.
Всё неясно, неточно.