Разоблачая эксплуататорскую сущность буржуазного государства и фальшь буржуазной демократии, Толстой выступал против всякого государства, ибо он выражал утопические настроения и чаяния примитивной крестьянской демократии, стремившейся заменить буржуазное полицейски-классовое государство не социалистическим государством рабочих и крестьян, а «общежитием свободных и равноправных мелких крестьян».[13]
В духе глубоко ошибочного и реакционного религиознонравственного учения выдержаны и все обращения Толстого к угнетенным народам колониальных и зависимых стран. Он призывает их не к насильственной борьбе с захватчиками, не к вооруженному сопротивлению агрессорам, а к «любви» и смирению. Он зовет народы Азии отвернуться от «цивилизации», изолироваться в своей «восточной неподвижности», хранить верность патриархальной старине. Он призывает их следовать учениям Будды, Конфуция, Лao-цзы, не замечая, что именно эти религиозные учения превосходно используются империалистами, чтобы держать отсталые народы в рабской покорности.
Из страха перед ростом капитализма, перед «ужасным временем», ознаменовавшимся тем, что появился «Чингис-хан уже не с телеграфами, а с телефонами и бездымным порохом»,[14]
Толстой зовет человечество назад, к «невинности мира детской». Он стремится уверить людей, что истинное благо вовсе не связано с успехами материальной культуры и что «все материальное — ничто» («О смысле жизни»).Слабость и ограниченность взглядов Толстого предопределили и его резкие и несправедливые нападки на великих русских мыслителей Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Он критикует вождей русской революционной демократии за то, что они стремились «служить обществу в формах общественной жизни, а не служить богу исповеданием истины... без всякой заботы об формах общественной жизни» (стр. 91).
Программе революционной борьбы Толстой противопоставляет свою «теорию» непротивления злу насилием и личного самоусовершенствования как единственного средства избавления от социальной несправедливости. «Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души», — пишет он (стр. 121). Показательно, что именно эти слова цитирует В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и его эпоха», определяя толстовщину как «идеологию восточного строя, азиатского строя».[15]
Социальной основой, породившей протест Толстого против ужасов капитализма, явилось не пролетарское движение, а настроения протеста и возмущения в среде разобщенного, политически незрелого патриархального крестьянства. Вот почему Толстой «не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции»,[16]
не мог понять «причин кризиса и средств выхода из кризиса, надвигавшегося на Россию».[17] Отсюда и толстовское «отстранение от политики» и «отрицание» научного социализма и материализма.В полемических высказываниях писателя, направленных против теории научного социализма и революционной демократии, обнаруживается реакционная сторона толстовства, раскрывается «противореволюционная сторона учения Толстого».
Меньшевики, народники, либералы и другие враги революционного марксизма подхватывали и всячески раздували слабые, ошибочные, реакционные стороны взглядов Толстого, лицемерно объявляя его «общей совестью», «учителем жизни».
Разоблачая эту либерально-буржуазную «ложь о Толстом», В. И. Ленин писал в 1910 году: «Только тогда добьется русский народ освобождения, когда поймет, что не у Толстого надо ему учиться добиваться лучшей жизни, а у того класса, значения которого не понимал Толстой и который единственно способен разрушить ненавистный Толстому старый мир, — у пролетариата».[18]
В свете всемирно-исторических побед, одержанных русским революционным народом под руководством коммунистической партии, выглядят крайне наивными и глубоко ошибочными все «возражения» Толстого против учения Маркса, с которыми мы сталкиваемся в Дневниках писателя. Глубоко ошибочными и реакционными являются и те «рецепты спасения человечества», которые предлагались Толстым народу вместо революционной борьбы.
Противоречия социально-политических воззрений Толстого тесно связаны с его противоречивыми суждениями при решении основных философских вопросов.
Дневники за 1895—1899 годы свидетельствуют, что с громадным упорством Толстой ищет свое философское определение материи, пытается дать теоретическое определение таких понятий, как движение, пространство, время, причина и следствие, взаимная связь и обусловленность явлений материального мира, роль ощущений и т. д.
Перед Толстым, как и перед каждым мыслителем, встает основной вопрос всякой философии — вопрос об отношении мышления к бытию. Какие же ответы на важнейшие философские вопросы мы находим в Дневниках Толстого?
В целом ряде дневниковых записей читатель встретится с резко отрицательными суждениями Толстого о материализме, с попытками противопоставить материалистическому мировоззрению религию. Их основой является убеждение Толстого в том, что «религия есть самое передовое мировоззрение» (стр. 148).