ПСС. Том 53. Дневники и записные книжки, 1895-1899 гг.

Эта запись вводит в круг многолетних раздумий Толстого о сущности искусства, об отношении искусства к действительности. Толстой пришел к убеждению, что современное ему «господское» искусство является паразитическим, пошлым, безидейным, недоступным широким массам народа, а потому вырождающимся в декадентскую «чепуху». Окончательно решенным является для него сейчас и вопрос о роли искусства в жизни человечества: он утверждает высокое назначение искусства как орудия общения и единения людей, как могучего средства их нравственного и эстетического воспитания. Главное, над чем бьется творческая мысль Толстого, — это создание своей собственной положительной программы в области искусства, установление тех критериев, которые отделяют фальшивое, пустое, антинародное искусство от искусства высоко нравственного, художественно совершенного, нужного народу.

В дневниковой записи 23 января 1896 года писатель подробно формулирует основы своего будущего эстетического трактата. Специфическим свойством искусства является, по его мнению, заразительность, то есть способность художественного произведения передать людям мысли и идеи художника, заразить их его чувствами и переживаниями. Чем глубже художник познает действительность, чем больше он «ищет, стремится», чем ярче он отражает правду жизни, тем значительнее тот круг идей и чувств, которыми он заражает своих читателей.

При передаче художником познанной им действительности его подстерегают опасности ее искажения, отступления от правильного пути: «пошлость и искусственность». Миновать их можно «порывом», творческим вдохновением и, главное, «направлением», то есть правильным миросозерцанием художника (стр. 77).

В дневниковых записях последующих месяцев Толстой утверждает: «... ни в чем так не вредит консерватизм, как в искусстве»; «в каждый данный момент оно должно быть — современное — искусство нашего времени» (стр. 81); «условие искусства — новизна» (стр. 148); «утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противуположны»; «идеал всякого искусства, к которому оно должно стремиться, это общедоступность...» (стр. 112).

Все эти и многие другие положения, воплощающие собственный богатейший опыт писателя, составляют несомненную прогрессивную сторону эстетических воззрений Толстого.

Исключительный интерес представляют высказывания Толстого о писательском проникновении во внутренний мир человека, о психологическом анализе и его истоках. «Главная цель искусства, — пишет Толстой, — ...высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом. От этого и искусство. Искусство есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям» (стр. 94). Чтобы ощутить всю важность этого замечания, следует вспомнить, что еще Чернышевский, анализируя раннее творчество Толстого, отметил его гениальную способность проникать во внутренний мир человека, раскрывать «диалектику души». «Знание человеческого сердца, способность раскрывать перед нами его тайны, — писал Чернышевский, — ведь это первое слово в характеристике каждого из тех писателей, творения которых с удивлением перечитываются нами».^[24] Сравнение искусства с микроскопом, который художник наводит на «тайны своей души», чтобы раскрыть общие всем людям «тайны», созвучно утверждению Чернышевского: «Кто не изучил человека в самом себе, никогда не достигнет глубокого знания людей».^[25]

Глубоко прогрессивным является содержащееся в Дневниках Толстого суровое обличение буржуазного искусства, во многом сохранившее свою актуальность и до наших дней. Сознавая антинародную сущность «господской» культуры, ощущая непроходимую пропасть, которая лежит между интересами народных масс и буржуазным лжеискусством, Толстой обрушивается на него с беспощадной критикой. Он клеймит так называемое модернистское искусство, то есть декадентщину во всех ее видах и проявлениях. Он высмеивает и резко осуждает безидейную пошлость и формалистические выверты в «новейшей» поэзии, музыке и живописи. Он не устает порицать низкопоклонников, подхватывающих «сумасшедшие» извращения западной псевдокультуры и переносящих их на русскую почву.

Искусство, утверждает Толстой, родилось на заре человечества как игра, развивалось как форма здорового отдыха людей, занятых производительным трудом. Впоследствии оно стало «игрой развращенных паразитов», которая «дурна». «И вот, — добавляет Толстой, — теперь дошло до декадентства» (стр. 116).

«Господское» искусство оторвалось от насущных интересов и нужд народа и превратилось в «баловство грабителей, паразитов, ничего не имеющих общего с жизнью». В литературе преобладают «романы, повести о том, как пакостно влюбляются, стихи о том же или о том, как томятся от скуки. О том же и музыка. А жизнь, вся жизнь кипит своими вопросами о пище, размещении, труде, о вере, об отношении людей», — пишет Толстой (стр. 101).