ПСС. Том 53. Дневники и записные книжки, 1895-1899 гг.

Толстой не скрывает, что его нравственно-религиозное учение, его теория непротивления злу насилием и личного самоусовершенствования враждебны материализму и опираются на идеалистические основы. «Мое пробуждение, — заявляет он, — состояло в том, что я усомнился в реальности матерьяльного мира. Он потерял для меня всё значение» (стр. 191). Обращение к религии, культивирование новой, «очищенной» религии (то, что Толстой называет здесь своим «пробуждением») приводит к отрицанию реальности материального мира, ибо «для бога нет материи» (стр. 198).

Однако Толстой, в отличие от последовательных субъективных идеалистов, никогда не останавливался на подобных «выводах», не удовлетворялся ими.

Резко критически оценивает он в одной из дневниковых записей свое философское определение жизни (стр. 109). «Плохо», «запутался», «ерунда», «чепуха» — подобными признаниями заключаются многие его рассуждения на общественно-политические, философские и религиозно-нравственные темы. Дневники 90-х годов, публикуемые в настоящем томе, заканчиваются записью «О философском определении жизни». Завершается она знаменательными словами, подчеркнутыми автором: «Ничего не выходит» (стр. 235).

Прямой противоположностью антиматериалистическим утверждениям Толстого звучат его слова из письма к H. Н. Страхову: «Мне кажется, что индийцы, Шопенгауэр, мистики и вы делаете ту ошибку, ничем неоправдываемую, что вы признаете мир внешний, природу бесцельной фантасмагорией... Материальный мир не есть ни призрак, ни пустяки, ни зло, а это тот материал и те орудия, над которыми и которыми мы призваны работать».^[19] Признанием реальности материального мира являются не только подобные высказывания, а и великие художественные произведения Толстого, в которых реальный мир выступает в его материальности, в его «вещности», в противоречивой сложности, в движении.

Изучение произведений Толстого, а также многочисленных высказываний по социальным и философским вопросам, содержащихся в его письмах и Дневниках, со всей очевидностью опровергает утверждения буржуазных критиков, которые старались свести все содержание взглядов Л. Толстого к религиозно-нравственной «системе», к отвлеченному «христианскому анархизму».

Ленин обрушивался на Базарова, Потресова и других меньшевистских «лидеров», пытавшихся изобразить Толстого «цельной» фигурой, мыслителем, «сумевшим найти синтез». «Не из: единого, не из чистого и не из металла отлита фигура Толстого», — разоблачал Ленин лицемерные фразы «героев «оговорочки».^[20] «Именно синтеза ни в философских основах своего миросозерцания, ни в своем общественно-политическом учении: Толстой не сумел, вернее: не мог найти».^[21]

Толстой не сумел, не смог создать стройного, цельного «учения», целостной, единой концепции. Философско-теоретические взгляды Толстого, как и его общественно-политические и эстетические взгляды, как все его мировоззрение, были исполнены кричащих противоречий.

Толстой осуждал участие в общественной борьбе, учил не противиться злу насилием и вместе с тем в своих произведениях с могучей силой разоблачал зло буржуазно-помещичьего строя и горячо звал к его разрушению. «Изучая художественные произведения Льва Толстого, — писал В. И. Ленин в 1910 году, — русский рабочий класс узнает лучше своих врагов, а разбираясь в учении Толстого, весь русский народ должен будет понять, в чем заключалась его собственная слабость, не позволившая ему довести до конца дело своего освобождения. Это нужно понять, чтобы итти вперед».^[22]

2

В Дневниках Толстого за 1895—1899 годы содержатся многочисленные записи по вопросам эстетики. Они имеют прямое отношение к статьям об искусстве, в которых Толстой настойчиво стремился сформулировать свой эстетический кодекс. На вторую половину 90-х годов падает завершающий этап его напряженной пятнадцатилетней работы над статьями об искусстве, увенчавшейся созданием трактата «Что такое искусство?»^[23]

28 июня 1895 года Толстой заносит в Дневник: «Наука, искусство, всё прекрасно, но только при братской жизни они будут другие. А то, чтобы была братская жизнь, нужнее того, чтобы наука и искусство оставались такими, какими они теперь» (стр. 45).