Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

4)394 Смерть, говорятъ, похожа на засыпаніе, но это несправедливо и не вѣрно. Мы не знаемъ момента засыпанія, и потому сравненіе съ засыпаніемь ничего не объясняетъ. Мы знаемъ только пробужденіе и съ нимъ только можемъ сравнить смерть. Засыпаніе же есть моментъ рожденія. Аналогія съ пробужденіемъ полная: Пробуждаемся или когда выспались, когда нажились, устали отъ жизни, или когда внѣшнія причины (страданія) будятъ насъ. Какъ сонъ становится слабѣе къ времени пробужденія и намъ снятся сновидѣнія, такъ и395 жизнь все слабѣетъ и все больше и больше сознаешь нелѣпость окружающей жизни. Иногда (какъ у меня теперь) это доходитъ, какъ при кошмарѣ во снѣ, до ужаса передъ жизнью и желанія проснуться.

5)396 Дарвина397 считаютъ философомъ, мудрецомъ, открывшимъ важный законъ. А между тѣмъ весь законъ его состоитъ въ томъ, что онъ вмѣсто: для чего? сказалъ: почему?398 Говорили: у сѣверн[аго] животна[го] теплый мѣхъ для того, чтобы399 онъ могъ жить на сѣверѣ, а онъ говоритъ: у400 животна[го] теплый мѣхъ п[отому], ч[то] оно живетъ на сѣверѣ. (Всѣ, у кого не б[ыло] теплаго мѣха, умерли.) Но вѣдь вопросъ: для чего? если и передѣланъ въ одномъ случаѣ въ вопросъ: почему? онъ не устраненъ. Для чего олень и собака живутъ на сѣверѣ? П[отому] ч[то] всѣ другія животныя умерли? Но для чего эти пошли на сѣверъ или явились тамъ? Для чего вообще животныя? Для чего401 именно такія существа, какъ животныя? (Болитъ животъ, и все не то.)

15 Сент. 1904. Я. П.

Двѣ недѣли не писалъ. Все время занять выписками для Круга Чтенія. Набралось кромѣ полнаго однаго года, еще, вѣроятно, цѣлый годъ. Не читаю газетъ, а читаю Аміеля, Карлейля, Мадзини, и очень хорошо на душѣ. Здоровье не дурно. Душевное состояніе — хочется похвалиться, но боюсь; всетаки скажу, что очень радостно. Записать надо много:

1) Время и пространство суть402 ограниченія403 нашего существа. Какъ ограниченіе нашего существа, пространство есть наша невозможность обнять все существующее: а мы познае[мъ] только все то, что изъ существующаго открывается нашимъ 5 чувствамъ.404 Соединяемъ же въ одно все существующее мы посредствомъ разума, к[оторый] признаетъ существующ[имъ] все то, что онъ познаетъ 5-ю чувствами. Какъ ограниченіе нашего существа, время есть наша невозможность видѣть, познава[ть] все наше существо и весь міръ: а мы познаемъ его только въ послѣдовательныхъ состояніяхъ.405 Духовное же существо наше посредствомъ воспоминанія соединяетъ во едино всѣ эти послѣдовательныя состоянія, признавая всѣ ихъ, отъ дѣтст[ва] до старости, однимъ собою.

Не будь воспоминанія и разума, жизнь наша была бы одно состояніе однаго своего существа.

2) Странная вещь: очень часто я по чувству влекомъ больше къ безнравственнымъ, даже жестокимъ, но цѣльнымъ людямъ (Вѣра, Андр[юша] и мн[огіе] др[угіе]), чѣмъ къ либеральнымъ служащимъ людямъ и обществу людямъ. Я объяснилъ это себѣ. Люди не виноваты, если они не видятъ истиннаго смысла жизни, если они еще слѣпы — не какъ совы, но какъ щенята. Одно, что они могутъ дѣлать хорошаго, это не лгать, не лицемѣрить, не дѣлать того, что похоже на настоящую человѣч[ескую], религіозную дѣятельность, но не есть она. Когда же они лицемѣрятъ, дѣлаютъ для людей, но не для Бога, оправдываютъ себя, они отталкиваютъ.

3) Гипнотизмъ, внушеніе есть важное, необходимое условіе406 для общественной жизни, но бѣда, когда оно употребляется для зла. Мало того, что оно отупляетъ, развращаетъ людей, останавливаеть ихъ въ ихъ движеніи къ свѣту и благу, оно въ наше время имѣло еще то ужасное послѣдствіе, что когда лучшіе люди общества поняли, что религіозные407 лживые учители употребляютъ внушеніе на вредъ людямъ, эти лучшіе люди выработали въ себѣ искусство отпора408 (к[оторый] всегда нуженъ) противъ всякаго религіознаг[о] внушенія. Видишь добрыхъ, хороши[хъ] людей, к[оторые] теперь прямо боятся словъ и понятій: Богъ, религія, и отворачиваются, не разбирая. А между тѣмъ и религія и религіозное внушеніе суть необходимыя условія разумной жизни людей.

4) Люди во всемъ любятъ отстаивать старое и больше всего въ религіи. А между тѣмъ все идетъ, все течетъ, и, очевидно, точно также течетъ, идетъ основа всей жизни — религія. Религія же, отставшая отъ своего времени, есть уже не религія, есть ничто, даже не ничто, a помѣха для истинной, соотвѣтствующей требованію людей, религіи.

5) Былъ очень не въ духѣ 3-го дня и зналъ это, и держался и не вѣрилъ себѣ. Кто же этотъ тотъ, кто не вѣрилъ и удерживалъ другаго? Если бы не было другаго доказатель[ства]409 духовности человѣка, это было бы достаточнымъ доказательствомъ. Правда, есть люди, — и я б[ылъ] такой, когда это[го] другаго, невѣрящаго тому, кто не въ духѣ, не было; но если онъ есть въ нѣкоторыхъ, то долженъ быть во всѣхъ. Онъ есть, только не выдѣлился, какъ не выдѣлился въ непроросшемъ зернѣ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы