Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

Вчера получилось извѣстіе о разгромѣ русскаго флота. Извѣстіе это почему-то особенно сильно поразило меня. Мнѣ стало ясно, что это не могло и не можетъ быть иначе: хоть и плохіе мы христіане, но скрыть невозможно несовместимость христіанс[каго] исповѣданія съ войной. Послѣднее время (разумѣя лѣтъ 30 назадъ) это противорѣчіе стало все болѣе и болѣе634 сознаваться. И потому въ войнѣ съ народомъ нехристіанскимъ, для кот[ораго] высшій идеалъ — отечество и геройство войны, христіанскіе народы должны635 быть побѣждены. Если до сихъ поръ христ[іанскіе] народы побѣждали некультурн[ые] народы, то это происходило только отъ преимущества технич[ескихъ] военныхъ усовершенствован[ій] христ[іанскихъ] народовъ: (Китай, Индія, Африк[анскіе] народы, Хивинцы и средне-азіатскіе); но при равной техникѣ христ[іанскіе] народы неизбѣж[но] должны быть побѣждены нехристіанскими, какъ это произошло въ войнѣ Россіи съ Японіей. Японія въ нѣсколько десятковъ лѣтъ нетолько сравнялась съ Евр[опейскими] и Америк[анскими] народами, но превзошла ихъ въ технич[ескихъ] усовершенствованіяхъ. Этотъ успѣхъ Японцевъ въ техникѣ нетолько войны, но и всѣхъ матерьяльныхъ усовершен[ствованій] ясно показалъ, какъ дешевы эти технич[ескія] усоверш[енствованія], то, что называется культурой. Перенять ихъ и даже дальше придумать ничего не стоитъ. Дорого, важно и трудно добрая жизнь, чистота, братство, любовь, то самое, чему учитъ христіанство и чѣмъ мы пренебрегли. Это намъ урокъ.

Я не говорю этого для того, чтобы утѣшить себя въ томъ, что Японцы побили насъ. Стыдъ и позоръ остаются тѣже. Но только они не въ томъ, что мы побиты Японцами, а въ томъ, что мы взялись дѣлать дѣло, к[оторое] не умѣемъ дѣлать хорошо и к[оторое] само по себѣ дурно.

3) Не дописалъ 19-го и пишу нынче утромъ, 24 Мая 1905. Я. П.

Нынче пріѣзжаетъ Чер[тковъ]. Все это время исправлялъ, дополнялъ В[еликій] Г[рѣхъ]. Кажется, кончилъ. Но послѣдній разгромъ флота вызываетъ рядъ мыслей, к[оторыя] надо высказать.

За послѣднее время все яснѣе и яснѣе представляется мнѣ смыслъ, т. е. мое (и всѣхъ людей) положеніе въ жизни. Иногда такъ ясно, что жутко.

Здоровье недурно, но правильно слабѣю и освобождаюсь. Записать надо многое.

1) Сестра Машенька (монахиня) и Пел[агея] Ильин[ишна] тетушка (полумонахиня) въ моемъ представленіи сливаются въ одно существо. И это такъ и есть. Духовное существо во всѣхъ одно, но здѣсь, при маломъ различіи формы, это единство яснѣе представляется.

2) Разница несправедливости земельной собственности и орудій труда въ томъ, что владѣніе землею включаетъ неизбежно власть надъ людьми, живущими на ней, владѣніе же орудіями труда даетъ власть только надъ тѣми людьми, к[оторые] подчиняются этой власти.

3) Безъ глаза нѣтъ солнца. Безъ меня нѣтъ міра. Это не вѣрно. Безъ солнца не б[ыло] бы животнаго и его глаза, но636 міръ совсѣмъ не необходимъ для того, чтобы б[ыло] сознаніе, т.е. я. — Въ сознаніи своего я есть нѣчто основное, безъ чего ничего существовать не можетъ. Я могу допустить, что уничтожится тотъ міръ, к[оторый] я знаю, но не могу допустить своего уничтоженія.

4) Люди учатъ другихъ, какъ имъ жить, уговариваютъ ихъ.... все это недоразумѣніе. Человѣку никакъ нельзя ничего внушить, еще меньше можетъ человѣкъ заставить самъ себя что нибудь пожелать, понять, полюбить, даже сдѣлать. —

Самъ человѣкъ надъ собой ничего не можетъ сдѣлать. Онъ измѣняется, переходя изъ сознанія животнаго въ сознаніе духовное, и эти измѣненія ему кажутся самопроизвольными. Но это не такъ: человѣкъ также637 подлежитъ неизмѣннымъ законамъ въ области тѣлесной, какъ и въ области духовной. Разница только въ томъ, что въ области тѣлесной онъ страдаетъ, а въ области духовной испытываетъ постоянное благо. (Страданія, испытываемыя въ области тѣлесной (и страданія необходимыя при возрастѣ, болѣзняхъ, старости), показываютъ только то, что человѣку свойственно благо, что благо есть его назначеніе). И потому человѣкъ не можетъ самъ на себя воздействовать. Только другіе могутъ воздействовать на него, и онъ можетъ воздействовать на другихъ въ области духовной. Воздѣйствіе въ области духовной состоитъ въ возсоединеніи себя со Всѣмъ. Чтобы воздѣйствовать на другаго, надо только помогать ему вытти изъ своего одиночества и соединиться со всѣмъ ду ховнымъ мір[омъ] прошедшимъ, настоящимъ и будущимъ. (Соединеніе съ будущимъ есть то, что мы называемъ идеаломъ.) Самому же надо укрѣпляться этимъ единеніемъ.

5) Говорятъ о нечестности крестьянъ, о лживости, воровствѣ. Это-то и ужасно. Ужасно то, что мы,638 тѣ, к[оторые] ограбили и грабимъ крестьянъ, — мы виноваты въ этомъ. Какой честности, правдивости требовать отъ человѣка639 по отношенію къ разбойник[амъ], к[оторые] ограбил[и] и захватил[и] его?

6) Карляйль говоритъ, что деятельность, трудъ для человѣка, для того, чтобы онъ могъ совершенствоваться, также необходимъ, какъ то, чтобы глина, изъ к[оторой] горшечникъ дѣлаетъ горшки, вертѣлась бы. Верченіе не есть трудъ только, есть возникшее духовное сознаніе. (Не вышло, было что-то ясное.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы