ПСС. Том 72. Письма, 1899-1900

Я до вашего письма ничего не зналъ про вашего сына.¹ Отъ всей души сочувствую вашему горю. Отчего и какъ это случилось? Если вамъ не трудно, сообщите мнѣ.

Как жаль Дадьяни.² Думаю, что смерть эта тяжело отзовется на Лешкенскихъ жителяхъ.³ Дай Богъ имъ съ сознаніемъ своей связи съ Нимъ (съ Богомъ) и своего служенія Ему и вѣчности своей въ будущемъ, также какъ въ этомъ мірѣ, перенести эту потерю. Хочется написать вдовѣ. Если напишется, передайте ей.⁴

Любящій васъ братъ

Левъ Толстой.

Печатается по копировальной книге № 3, лл. 116—117, хранящейся в ГТМ. Автограф утрачен. Основание датировки: в копировальной книге письмо находится на одном листе с письмом к кн. Дадиани от 7 ноября 1900 г. Публикуется впервые.

Ефим Николаевич Воробьев (1852—1914) — бывший капитан волжских пароходов и железнодорожный служащий, около 1890 г. под влиянием сочинений Толстого оставил службу, поселился в Нальчике и занялся пчеловодством и виноделием. В 1900 г. жил на хуторе Лескен, блив Нальчика, в 1902 г. переселился в земледельческую колонию в Донскую область. См. письма 1890 г., т. 65.

Ответ на письмо Воробьева от 1 ноября 1900 г.: «С больным чувством я приступаю к этому своему письму к Вам, зная, как Вам надоедают все и письмами и личными посещениями, и помня то неловкое чувство, которое я испытал при своем посещении Вас в прошлом году. Но Вы сказали, что я могу на Вас рассчитывать, и что Вы всё то сделаете, чтò в Вашей власти, или что Вы можете сделать, и это только дает мне смелость писать Вам это письмо. За этот год я так много пережил с трагическим эпизодом своего сына второго, бросившегося под поезд и оставшегося без обеих ног. Он и сейчас лежит в лазарете с апреля месяца. Я думаю, что Вы помните, что первый мой сын отказался от солдатчины, а этот пошел и, приехав в отпуск в Пятигорск, на обратном пути решил покончить с собою. Это длинная история. Я чуть было не сошел с ума и долго не мог не только что говорить, но и думать об этом. Дела мои хозяйственные в этот год совсем сошли на нет, и вопрос: как далее жить, еще с большей силой стал теперь волновать и тревожить меня. Результат этого следующий: на службу я не только не поступлю, но едва ли меня в примут, зная мое отношение к жизни и всю эту историю с сыном, да едва ли я и гожусь теперь на службу, да и отказаться от того, чтò я усвоил, я еще менее теперь способен, чем мог я это сделать раньше. Жить трудами рук своих, когда и лескенцы больше всего живут не тем, чтò зарабатывают, а тем, чтò им присылают, я тоже не могу. Единственный исход останется у меня — бумагомарание, к чему у меня еще больше развилась страсть и потребность. Тот роман я пока оставил, но за этот год, минуя рабочее время и случай, потрясший меня, я написал с десяток рассказов, одну маленькую повесть-этюд и большую повесть и думаю я во что бы то ни стало, исправив, их напечатать. Если только я не могу сильно обеспокоить Вас, то я приеду в Москву и, хотя не надоедая Вам своим личным посещением, передать Вам всё это, прося Вашего совета и содействия, а нет, то на нет и суда нет [...] Верьте, что пишу это со стесненным сердцем, боясь, что обращение мое Вам всё-таки может быть неприятным. Не знаю, знаете ли Вы, что на-днях Георгий Александрович Дадиани умер почти что скоропостижно. В четверг заболел он в дороге воспалением кишек и в пятницу умер на полдороге к дому на станции Котляревская».

¹ Николай Ефимович Воробьев, рядовой 2 железнодорожного батальона и железнодорожный машинист, покушался на самоубийство 24 апреля 1900 г.

² Кн. Георгий Александрович Дадиани. См. письмо 417.

³ Не «Лешкенские», а «Лескенские» жители, обитатели хутора на р. Лескене, близ Нальчика: П. Н. Гастев, В. И. Скороходов и др.

⁴ См. письмо № 417.

* 417. Н. Я. Дадиани.

1900 г. Ноября 7. Москва.

Княгинѣ Дадьяни.

Обращаюсь къ вамъ такъ п[отому], чт[о] не знаю ни вашего имени, ни отчества.

Дорогая сестра,

Я никогда не видалъ ни васъ, ни вашего покойнаго мужа, но съ тѣхъ поръ, какъ узналъ о васъ, не переставая, любилъ васъ и радовался на вашу прекрасную жизнь, которая, какъ это всегда бываетъ у истинно религіозныхъ людей, вамъ самимъ казалась вамъ неудовлетворительной. И потому смерть такого сильнаго и нужнаго человѣка, какъ вашъ мужъ, горестна для меня; для васъ же должна быть ужасно тяжела.

Утѣшеніе въ вашемъ положеніи только въ Богѣ, въ сознаніи того, что мы какъ были, такъ и будемъ всегда и вездѣ въ Его волѣ, и что дурнаго для насъ въ Его власти быть не можетъ, а чтò намъ кажется дурнымъ, кажется намъ такимъ п[отому], ч[то] мы удалились отъ Него. Такъ что всякое горе, всякая потеря приближаетъ насъ къ Нему. A приближеніе къ Нему улучшаетъ наше положеніе. Какъ говоритъ народъ: посѣщеніе Господне.

Все, чтò я слышу и узнаю про вашего мужа, заставляетъ меня все больше и больше жалѣть о томъ, что я не зналъ его и не могъ почерпнуть изъ общенія съ нимъ той твердости и доброты, кот[орыя], какъ мнѣ говорили, составляли особенности его характера.