И все равно это было смешно — в круге из полудюжины гвардейцев, каждый их которых в одиночку мог разделаться с тремя такими графами и дюжиной их невест.
Вот только собак в кругу не было. Они замерли у входа в залу, тихо рыча и топорща шерсть. И когда Князь шагнул вперед, они не последовали за ним.
— Всем выйти, — сказал Князь.
Гвардейцы медлили.
— Он опасен, милорд. У него арбалет.
— Всем выйти, — повторил Князь.
Вслед за гвардейцами вышли и собаки. Сели у входа, охраняя. Князь закрыл двери.
Граф опустил арбалет и клинок.
— Милорд, я прошу вас только об одном. Клянитесь честью дворянина, что моя невеста не пострадает.
— Я обещаю вам это, граф. Но буду просить вас об ответной милости.
Граф нахмурился. Потом кивнул.
— Конечно, милорд… — быстро сказал он. — Все, что угодно.
Князь не ответил.
Он отстегнул плащ, сбросил с лица маску. Стянул перчатку с левой руки. Снял перстень…
Потом он говорил, говорил долго.
О том, как трудно удержаться на лезвии клинка. О любви. О том, что теперь граф должен будет делать… И еще о том, что все когда-то кончается, и однажды граф сможет отправиться на юг, чтобы снова увидеть свою невесту.
А еще через четверть часа мужчина и женщина вышли из замка. И человек в черном камзоле, проведший их через заслон стражников, отсалютовал им, когда они вышли на южную дорогу.
Когда Князь Любви вышел из замка, он ступал чуть неуверенно, как-то неловко… Словно все вокруг было ему непривычно и странно.
— Ваша карета, милорд, — с поклоном встретил его у крыльца человек в черном камзоле.
— Как вас звать, сударь?
— Шмальке, милорд. А вот и ваши собаки. Это Нежность, это Ласка.
Собаки покосились на Князя — и вдруг рванули за угол дома. Так быстро, что и не понять, куда они пропали. То ли свернули за угол, то ли растворились в голубоватых утренних тенях…
Юрий Нестеров
СТАЛИНГРАДСКОЕ РОЖДЕСТВО
— Этот город никому не известен, но он существует, я нашла его в старом атласе.
— Как он называется?
— Сталинград.
«…но сегодня Рождество, время чудес, и потому сейчас, здесь, в этой бескрайней стылой степи я молю Его…»
Гаубичный снаряд упал совсем рядом; пол блиндажа дрогнул, и язычок пламени оступился на фитиле керосиновой лампы. Скрипнули перекрытия, низкий потолок выгнулся, из последних сил противясь удару, но — на сей раз — устоял.
«Как и мы, — подумал обер-лейтенант отстраненно. — Надолго ли?»
Некоторое время он наблюдал за текущим сверху песком. Песок падал и падал: на истоптанный пол, на остывающую, в черных чешуйках, печку, на брезент походных коек; струился по пришпиленной к стене карте и пучкам сухой травы. Звенел в пустых мисках.
На карте цепочки флажков отражали оперативную обстановку: дивизии в западне у большой русской реки и, южнее, ползущий им на выручку танковый клин.