Птичья песня

Два силуэта отошли и сели у стенки. Одна из женщин тихо смеялась, а вторая пыталась закрыть ей рот рукой. Храп затих, кто-то проворчал, перебросился парой фраз с соседкой. Меня трясло, словно я вышла из воды на ледяной ветер, а сердце колотилось так, как будто перед этим я плыла наперегонки со стаей акул. Ну что, едко спрашивал злой голос в голове, тут лучше, чем у колдуна? Скучно было жить в отдельной комнате и гулять по прилизанному старому городу? Зато теперь как весело, делить тюремную камеру с проститутками и попрошайками! А это прекрасное вонючее, пропитанное потом сотни заключённых покрывало!.. Сидела бы тихо и дожидалась, пока окончательно надоешь колдуну, попросила бы Робина помочь. Неизвестно, когда за тобой кто-то придёт.

Я снова заплакала. Как Робин узнает, что я здесь, если у меня только номер? Может, нарушить условие игры и назвать своё имя? И что тогда, они вызовут колдуна в тюрьму? Или отправят ему по почте письмо, которое будет лежать в ящике, пока не сгниёт?

Утром привезли огромную кастрюлю. Все по очереди, не толкаясь, подходили к открывшемуся в решётке отверстию и получали от жизнерадостного человека в сером фартуке миску, в которой посреди серой каши с комками торчал кусок хлеба.

Комки оказались недоваренной картошкой, кашу нещадно пересолили. Если что, мрачно думала я, можно будет устроиться кухаркой в тюрьму и разнообразить рацион заключённых чем-нибудь горелым. Голова была тяжёлая, заполненная мутным варевом вчерашних мыслей. Я выудила хлеб и жевала его. Подошла вонючая старуха и робко кивнула на мою кашу, намекая, что не прочь забрать её себе, раз я не горю желанием доедать. Я протянула ей миску, а она щедрой рукой отломила мне половину своего хлеба. Скоро вернулся человек в фартуке и собрал миски в пустую кастрюлю.

– Тео и Тун! – прокричал полицейский. – На выход! За вас внесли залог.

– Я же говорила! – радостно воскликнула одна из женщин и побежала к выходу.

При свете дня обе они выглядели гораздо менее привлекательно, чем вечером. Хоть они вели себя, как девчонки, обеим было за тридцать, да и ночь в камере не прибавляет красоты. Я расчесала волосы пальцами, помассировала виски.

– Пять-девять-одинадцать!

Я вскочила, сбросив покрывало. Ну скажите же мне, что вы решили, что ночи в камере достаточно за одно украденное яблоко! Я вышла к вчерашнему длинноногому румяному полицейскому.

– Не надумала говорить? – спросил он, надевая наручники. – Нет? С господином начальником полиции сразу передумаешь!

Светлые коридоры и лестницы привели нас к служебным помещениям. Мимо проходили полицейские, за дверями кто-то недовольно кричал, плакал, монотонно бубнил, переругивался. Мы остановились у двери с золотой табличкой. Полицейский постучал, в ответ донеслось приглушённое: «Заходите». Полицейский открыл дверь.

– Живее, – прикрикнул он и подтолкнул меня в плечо.

В широком кабинете выстроились у стен шкафы с книгами и папками. На столике у окна, выходившего на замок, блестела на солнце шахматная доска с незавершённой партией. Всю противоположную стену закрывала географическая карта с резко прочерченными красным границами и гербом – короной поверх трёх синих полос – в верхнем углу. За столом сидел крупный коротко стриженный мужчина с иссиня-чёрными бровями и усами с проседью. Усы были аккуратно уложены и, словно стрелки, указывали на погоны, украшенные тремя золотыми коронами.

Он сделал приглашающий жест в сторону стула напротив, и я села, сложив руки на коленях.

– Кирк, останься пока, – начальник полиции оказался обладателем мягкого бархатистого баса.

Длинноногий полицейский молча встал у меня за спиной.

– Итак, – пробасил начальник и открыл папку, лежащую на столе. – Пять-девять-одиннадцать. Не разговаривает, но язык понимает. Одета не по-местному. Возраст… Кирк, сколько ей лет, по-твоему?

– Лет двадцать, господин Роминор.

– Два-а-адцать, – протянул тот, как будто пробовал взять непривычную ноту. – Кража яблока на Старом рынке. Недоказанная кража яблока на Южном рынке, предположительно, с использованием магического щита. А на ладони что?

Я посмотрела на ладонь. Там чернели вчерашние цифры.

– Нет, госпожа пять-девять-одиннадцать, с другой стороны.

Я повернула ладонь тыльной стороной вниз. Бесформенное пятно клятвы, что же ещё.

– Во-о-от, – пропел господин Роминор. – Иностранка с магической меткой. Может, вы ещё что-то украли, госпожа, а наши славные патрульные не заметили?

Я смотрела на ладони.

– Лучше, госпожа, если вы будете смотреть на меня, когда я задаю вопросы.

От его тона я сжалась, подняла голову и уставилась на усы-стрелки.

– Смотри-ка, Кирк, приказам подчиняется, а отвечать, даже кивком – не отвечает. Может быть, ей есть, что скрывать?

– Определённо, господин Роминор.

– Господин патрульный Кирк считает, что вас, госпожа, подослали враги, поэтому настоял на разговоре со мной.

Усач облокотился на стол и, приблизив ко мне лицо, задумчиво произнёс:

– Но неужели враги не снабдили бы шпиона средствами к существованию? А, Кирк? Что-то твоя теория трещит по швам.

– Горцы переживают не лучшие времена, господин Роминор!