Птичий глаз

— Думаю, с Сизым мы и в правду подружились. С Сорокой и Чижом труднее. Намного труднее, — Щегол прикрыл глаза, встречая теплый ветерок. — А здесь я потому что, иногда хочется тишины, чтобы привести мысли в порядок.

— Тебя что-то тревожит?

— Слишком многое, — Щегол усмехнулся. — Я боюсь своей слабости.

— Слабости не нужно бояться. Ее можно или принять, или бороться с ней, — Глухарь задумчиво почесал подбородок. — Гораздо труднее с силой. Люди чувствуют себя богами, судьями и всемогущими, когда им удается дотронуться до величия и власти. Нужно иметь твердый характер, чтобы совладать с этим. Слабость не приговор, а лишь предлог чтобы стать сильнее.

Щегол кивнул и упал назад, соприкасаясь с полем всем телом. Трава была мягкой, словно пуховое одеяло, что окутывало со всех сторон. Щегол не мог перестать думать о Бульбе, мужчине, что выдавал себя за Германа Жукова. Он был прямым напоминанием слабости, с которой не смог справиться по истечении стольких лет. Даже не зная всей истории об их общем прошлом с Соколом, Щегол видел, что одно и то же событие превратило одного в мушку, которая доживает остатки дозволенного, а второго в хищника, что грызет себя за прошлое. Щегол провел руками по поверхности земли, царапая руки о траву. Хотелось провалиться в эту бездну, как Алиса падала в колодец в сказке.

— Есть еще кое-что, о чем я хотел у Вас спросить, — Щегол повернул голову на Глухаря. — Вы были в комнате Сороки?

— Слишком давно, — Глухарь улыбнулся. — Настолько давно, что она тогда еще не была той, кем стала.

— Почему она никого не пускает к себе? У нее такая красивая комната и такие рисунки, что их можно как сказку читать, — Щегол поднял руки к небу. — Я случайно зашел, так она чуть не прибила меня дверью.

— А как сам думаешь? — Глухарь улыбнулся, словно уже знал ответ.

Почему-то Глухарь решил, что Щегол сможет сам найти ответ на этот вопрос. Ему захотелось вспылить, ведь если бы он знал ответ, то не пришел бы с этим вопросом к Глухарю. Но, припомнив эту довольную улыбку на его лице, Щегол подумал, что все должно быть на поверхности. Щегол прикрыл глаза, стараясь найти правильный ответ в этой загадке. Сорока действительно охраняла свою комнату, точно сторожевая собака. Она готова была вгрызться в горло тому, кто заберется на запрещенную территорию. Проводя эту параллель, Щегол пришел к выводу, что комната и все, в ней находящееся, для Сороки являются чем-то ценным и значимым. Чем-то, что больше никто не должен видеть, чем-то личным.

— Там есть что-то дорогое ей? Что-то личное?

— Комната и есть это личное. На стенах ее переживания и мысли. Все, что она не может вынести во внешний мир, — Глухарь прокрутил соломинку между пальцев. — Ее комната — ее душа, куда она тоже никого не впускает.

Щегол пожал губы. Если комната Сороки была такой красочной и по-детски забавной, неужели и внутри она точно такая же, раз это и есть ее внутренний мир. Стало смешно, ведь звучало это так глупо. Зачем строить замки и дворцы, когда в конечном итоге ты вынужден их прятать глубоко внутри, чтобы, не дай Боже, никто не разрушил их. Зачем огораживать прекрасное чем-то колючим и грубым, если никто так никогда и не узнает об этих красотах. Издалека раздался крик Сокола о том, что еда готова и все могут собираться на ужин к «Буханке».

Там уже Чиж, Сорока и Сизый уминали мясо, накрывшись банными полотенцами. Похолодало, и теперь они мерзли, дрожали от слабого ветерка и все также смеялись из-за того, что у Чижа стучали зубы, а у Сороки посинели губы от холода. Сизый стоял между ними как ни в чем не бывало, все такой же задорный и жизнерадостный, лишь только кончики его пальцев слегка дрожали от холода. Заметив Глухаря и Щегла, они радостно замахали руками, освобождая место возле багажника машины, где они поместили тарелку с готовым шашлыком.

— Зря ты с нами не пошел, — Сизый двинул тарелку ближе к краю. — Было весело и теперь не жарко.

— Ага, — Чиж дожевал кусок мяса. — Теперь нам холодно.

— Да вы вообще слабаки, — Сорока вскинула подбородок. — Я бы еще часа два могла купаться.

— Ты на губы свои посмотри, — Сизый громко рассмеялся. — И послушай, как Чиж дрожит. Его можно в машину посадить и все подумают, что она заведена. Дать тебе второе полотенце?

— Себе оставь, — Чиж слегка повел плечом. — Мне не холодно.

Несмотря на отказ, Сизый все равно достал из сумки второе полотенце, которое предназначалось Щеглу, и накинул Чижу на плечи. И пусть Чиж почти сразу скинул его с плеч, Сизый все равно довольно улыбнулся. Лучи солнца отражались от машины, а вода переливалась на этом свету. Еда была вкусной, вечер теплым, (если предварительно не искупаться в реке) а дальнейшие дни не такие суровые, как моли бы быть. Теперь все должно стать спокойнее, без жуков и тараканов.

Глава 20. Дети Филина