Птичий короб

– Почему ты не сказал нам? – спрашивает Мэлори, тужась и плача.

– Потому что вы не лучше других, – отвечает Гари. – Вы не поверили бы мне. Никто, кроме Дона.

– Ты сумасшедший.

Гари хохочет.

– Что творится внизу? – кричит Олимпия. – Мэлори, что творится внизу?

– Не знаю!

– Это Дон, – отвечает Гари. – Он убеждает других в том, чему я его научил.

«Это Дон!»

Возглас с первого этажа слышен так хорошо, словно кричат на чердаке.

«Дон содрал одеяла! Дон содрал одеяла с окон!»

– Они нас не тронут! – шепчет Гари. Его влажная борода касается уха Мэлори.

Но она его больше не слушает.

– Мэлори! – шепчет Олимпия.

«ДОН СОДРАЛ ОДЕЯЛА С ОКОН И ОТПЕР ДВЕРЬ! ОНИ В ДОМЕ! СЛЫШИТЕ? ОНИ В ДОМЕ!»

«ребенок вот-вот родится ребенок вот-вот родится ребенок вот-вот родится»

– Мэлори!

– Олимпия, – отвечает Мэлори. В ее голосе полная безнадежность. (Неужели? Неужели у нее такой голос?) – Да, они к нам прорвались.

Гроза хлещет дом.

Шум на первом этаже просто невыносим.

– У них волчьи голоса! Волчьи! Волчьи! – кричит Олимпия.

Дон Дон Дон Дон Дон Дон Дон Дон Дон Дон

содрал одеяла

впустил тварей

их уже видели

их видели в доме

кто-то сошел с ума

кто именно?

Дон впустил тварей

Дон содрал одеяла

Дон считает тварей безобидными

Дон считает, опасность в нас самих

Гари прятался за него в столовой

Гари шептал ему из-за тонкого занавеса в погребе

Дон стянул одеяла с окон

Гари убедил его, что одеяла не нужны, убедил его, что твари безопасны

кто-то мог сойти с ума, кто именно мог?

(тужься, Мэлори, тужься, ты вот-вот родишь ребенка, о котором нужно заботиться, если нужно, закрой глаза и тужься, тужься, тужься)

твари уже в доме

у всех соседей

волчьи голоса.

У Мэлори истерика, в голове сумбур.

«Птицы – хорошая мысль, Том, – думает она. – Отличная мысль».

Олимпия забрасывает Мэлори вопросами, на которые у той нет ответа. В голове полная каша.

– Это правда? Твари в доме? Не верю! Ребята не позволили бы! Неужели твари в доме? Прямо сейчас?

Внизу что-то ударяется о стену. Похоже на тело. Псы заливаются.

«Пса швырнули об стену».

«ДОН СОДРАЛ ОДЕЯЛА С ОКОН!»

Кто из соседей закрыл глаза? Кому хватило хладнокровия? Мэлори хватило бы? Смогла бы она зажмуриться, если бы рядом теряли разум соседи?

«Господи, – думает Мэлори, – они там погибнут».

Ребенок убивает ее.

Гари все шепчет ей на ухо.

– Там, внизу, подтверждаются мои теории. Твои соседи думают, что сойдут с ума. Ничего подобного. Я месяцами жил на улице. Я неделями смотрел на тварей.

– Не может быть! – заявляет Мэлори не то Гари, не то шуму внизу, не то неумолимой боли.

– Когда я впервые увидел тварь, то решил, что теряю рассудок. – Гари нервно усмехается. – Но я не сошел с ума, а мало-помалу разобрался в том, что происходит. С моими друзьями. С моей семьей. Со всеми.

– Не хочу это больше слышать! – кричит Мэлори. Кажется, ее тело вот-вот расколется пополам. Тут какая-то нестыковка: ребенок, покидающий ее чрево, слишком крупный, он раздирает ее.

«Мальчик», – думает она.

– Знаешь…

– Хватит!

– Знаешь…

– Нет! Нет! Нет!

Воет Олимпия, воет ветер, на первом этаже воют собаки. Мэлори кажется, на фоне страшной какофонии она слышит Джулса. Он бежит по коридору в ванную. Он что-то раздирает.

– Может, я неуязвим, Мэлори. Может, просто осведомлен.

«Представляешь, сколько пользы ты мог нам принести? – хочет крикнуть Мэлори. – Представляешь, как мы могли себя обезопасить твоими стараниями?»

Но Гари безумен.

Вероятно, он всегда таким был.

Дон содрал одеяла с окон.

Гари прятался за него в столовой.

Гари шептал ему из-за тонкого занавеса в погребе.

Гари искушал его.

В дверь чердака кто-то барабанит и орет:

– ВПУСТИТЕ МЕНЯ!

«Это Феликс, – думает Мэлори. – Или Дон».

– БОЖЕ, ДА ВПУСТИТЕ ЖЕ МЕНЯ!

Это не Феликс и не Дон.

Это Том.

– Гари, открой ему дверь! – кричит Мэлори.

– Ты точно этого хочешь? По-моему, не самая здравая мысль.

– Впусти его! Прошу тебя!

«Это Том, господи, это Том, это Том, господи, это Том».

Мэлори тужится. Господи, как сильно она тужится!

– Дыши! – велит Гари. – Дыши, дело почти сделано.

– Пожалуйста! – рыдает Мэлори. – Пожалуйста!

– ВПУСТИТЕ МЕНЯ! ВПУСТИТЕ МЕНЯ! ВПУСТИТЕ МЕНЯ!

Теперь кричит и Олимпия:

– Открой дверь! Это Том.

В дверь колотит безумие с первого этажа.

Том.

Том безумен. Том видел тварь.

Том безумен.

«Ты слышишь? Слышишь его голос? Такие звуки он издает. Точнее, такие звуки он издает, когда молчит его разум, его прекрасный разум».

Гари поднимается и идет к двери. Дождь стучит по крыше. Стук в дверь обрывается.

Мэлори смотрит на Олимпию. У той волосы сливаются с тенями. Глаза горят.

– Мы… почти… справились, – лепечет Олимпия.

В зареве свечи Мэлори видит: ребенок Олимпии наполовину выбрался из чрева. Мэлори инстинктивно тянется к нему, хотя он на другом конце чердака.

– Олимпия, не забудь закрыть малышу глазки. Не забудь…

Дверь чердака распахивается. Замок сломан. Мэлори кричит, но слышит лишь собственное сердце – его стук заглушает остальные звуки нового мира.

Воцаряется тишина. Гари отступает к окну.

За спиной у Мэлори звучат тяжелые шаги.

Ребенок покидает тело Мэлори.

Ступени стонут.

– Кто это? – кричит Мэлори. – Кто это? Внизу все целы? Том, ты? Кто к нам поднялся?