Птичий короб

– Прости, я забегаю вперед. Но здесь тебе будет лучше.

– Почему?

– Во-первых, здесь нет окон. Есть водопровод. Еду мы выращиваем сами. В общем, настоящее натуральное хозяйство. Комнаты у нас хорошие, места много. Большинство считает, сейчас мы живем лучше, чем прежде.

– Сколько вас?

– Сто восемь человек.

Для Мэлори число может быть любым. И бесконечностью тоже.

– Давай сначала расскажу, как сюда добраться. Не дай бог связь оборвется, и я не успею объяснить.

– Объясняйте.

– Река разделится на четыре рукава. Тебе нужен второй справа. Держаться правого берега не получится. Задача нелегкая. Придется открыть глаза.

Мэлори качает головой. Нет.

Рик продолжает:

– Как узнать, что ты на месте? Услышишь звукозапись. Человеческий голос, – обещает Рик. – Мы не можем сидеть у реки целый день. Это слишком опасно. Поэтому поставили громкоговоритель. Он реагирует на движение. Благодаря подобным устройствам мы хорошо знаем, что творится в лесу и на реке рядом с нашим убежищем. Громкоговоритель срабатывает, и запись проигрывается каждые тридцать минут. Снова и снова. Четко и ясно. Одно и то же сорокасекундное обращение, ты обязательно его услышишь. Тогда и открывай глаза.

– Спасибо, Рик, но я не смогу.

Голос у Мэлори апатичный, надломленный.

– Понимаю, тебе страшно. Конечно, страшно. Только в этом и заковырка. Других вариантов нет.

Мэлори подумывает повесить трубку, но Рик продолжает:

– У нас происходит столько хорошего. На месте мы не стоим. До желаемого результата пока далеко, но мы стараемся.

Мэлори начинает плакать. Рик дает ей надежду? Или это извращенный вариант безысходности?

– Если последую вашим советам, как искать вас дальше? – спрашивает Мэлори.

– От стрелки?

– Да.

– У нас есть сигнализация. Принцип действия тот же, что у громкоговорителя. Ты выбираешь нужный рукав и плывешь еще сто ярдов. Там сработает сигнализация, опустится шлюз. Лодка заблокируется. Тогда мы выйдем проверить, кто к нам пожаловал.

Мэлори дрожит.

– Правда? – спрашивает она.

– Да. Ты не веришь?

Перед мысленным взором мелькают картинки, образы старого мира. Каждая картинка так или иначе связана с путами и цепями, с грузом обязательств, с предчувствием, что там, куда зовет Рик, может быть хорошо или плохо, хуже или лучше, чем здесь, но свободы точно не будет.

– Сколько вас там? – спрашивает Рик.

Мэлори прислушивается к тишине, царящей в доме. Окна разбиты. Дверь, вероятно, распахнута. Нужно встать. Запереть дверь. Завесить окна одеялами. Мэлори кажется, все это происходит не с ней.

– Трое, – отвечает она. – Если число изменится…

– Об этом не волнуйся. Мы примет любое число гостей. Сейчас места хватит для ста, и мы готовим новые комнаты. Главное, приезжайте скорее.

– Рик, а вы не можете приехать ко мне и помочь?

В трубке слышится тяжелый вздох.

– Прости, Мэлори, это чересчур рискованно. Я нужен здесь. Понимаю, звучит эгоистично. Увы, тебе нужно плыть к нам самой.

Мэлори молча кивает. Вопреки боли, горю, физической слабости, она уважает стремление Рика обезопасить себя.

«Я даже глаза открыть не могу, а на коленях у меня два младенца, которые не видели окружающий мир. В комнате пахнет кровью, мочой и смертью. В доме сквозняки. Раз сквозит, значит, окна выбиты, дверь открыта. Настежь распахнута. Ваше предложение звучит здорово, очень здорово, но я не уверена, что доберусь до ванной, не то что до неведомого убежища в сорока милях вниз по реке, или где там вы находитесь».

– Мэлори, я перезвоню тебе. Узнаю, как дела. Или ты прямо сейчас к нам отправишься?

– Не знаю. Не знаю, когда смогу отправиться в путь.

– Ладно.

– Спасибо вам, Рик.

Мэлори в жизни не благодарила никого так искренне.

– Я перезвоню через неделю.

– Хорошо.

– Мэлори?

– Что?

– Если я не перезвоню, значит, у нас отключился телефон. Или он отключился у тебя. Но, уверяю, мы будем на месте. Приезжай в любое время. Мы тебя ждем.

– Хорошо, – отвечает Мэлори.

Рик диктует ей свой номер. Мэлори вслепую царапает его в раскрытом справочнике.

– До свидания, Мэлори.

– До свидания.

Вот тебе обычный, заурядный разговор по телефону…

Мэлори вешает трубку, опускает голову и плачет. Младенцы ерзают у нее на коленях. Мэлори плачет еще минут двадцать, потом вскрикивает: в подвальную дверь скребутся. Виктор! Он лает, просит, чтобы его выпустили. К счастью, его вовремя заперли в подвале. Может, это сделал Джулс, сообразив, что вот-вот произойдет.

Мэлори завесит окна одеялами, запрет двери и метлой обыщет каждый закоулок дома: не затаились ли где твари? Лишь через шесть часов она решится открыть глаза и увидит, что случилось в доме, где она родила ребенка.

Чуть раньше, с плотно закрытыми глазами, Мэлори через гостиную пройдет к подвальной лестнице. Она вплотную приблизится к трупу Тома.

Мэлори убедит себя, что пинает не Тома, а мешок сахара, когда склонится над ведром колодезной воды, чтобы выкупать младенцев и вымыться самой.

В следующие месяцы она много раз поговорит с Риком по телефону, но потом связь отключится.

Целых шесть месяцев уйдет на очистку дома от следов крови и смерти.