Птичий суд

– И появился новый мир. Земля восстала из воды, зеленая и новая. Бальдр вернулся и живет в мире с Худ. Локи больше нет. Все прекрасно. Растут невозделанные поля.

Я прервалась. Багге вздохнул.

– Здесь нет ни одного женского образа. И поэтому новый мир избавлен от беспокойства и напряжения.

– Умно́.

– Тот, кого назвали «верховный», сидит на суде. Он рассматривает дела и раздает приговоры. Старые долги сжигаются и выбрасываются в океан.

– Что это значит?

– Наверное, нужно искупить и уничтожить вину, чтобы мог возникнуть новый мир.

– Значит, все хорошо?

– Нет. В самом последнем стихе Волюспа говорится, что дракон Нидхёгг[27] прилетел из Нидафьелль и через перевал в новый мир. У него в перьях трупы людей. На этом все заканчивается.

Я повернулась к Багге, он серьезно на меня смотрел.

– И что это означает?

– Я не знаю. Может быть, то, что в новом мире есть возможность зла.

Он сидел со склоненной головой и вдруг посмотрел на меня.

– Я должен тебе кое-что рассказать.

Он провел рукой вверх и вниз по своему бедру.

– Потому что я хочу быть с тобой абсолютно честен. И мы начнем все с начала.

– Подожди, – прервала его я. – Сначала я должна кое-что сказать.

Он поднял руку.

– Нет, ты послушай меня. – Задержал дыхание. – Ты должна кое о чем узнать.

– О чем?

– О том дне. На фьорде.

Тело покрылось гусиной кожей, когда он это произнес.

– Да, – сказала я. – Несчастный случай.

– Да. – Он повернулся ко мне. – Но все было не так.

Он посмотрел на меня, его глаза как две зияющие пропасти, в них что-то мерцало.

Мы закутались в плед и разожгли огонь, говорили тихо, долго и без устали.

Он отвернулся от меня и посмотрел вперед.

– Наступила кромешная тьма, прямо как сейчас. И снова рассвело.

Он закусил губу.

– Это была тропическая ночь. Мы сидели так всю ночь напролет. На рассвете мы спустили лодку на воду. Взяли с собой удочку и шагнули в лодку, я помню ее смех за своей спиной.

– Но это ты уже рассказывал.

Он не обратил внимания и продолжил:

– Она гребла. Она обожала грести, сильными руками делая тягучие движения. На улице была абсолютная тишина, солнце выходило из-за горы. Я забросил удочку и оставил блесну следовать за лодкой. Фьорд мерцал, небо было светлым. Мы доплыли до середины фьорда. Я чувствовал, как опьянение медленно проходит, я сидел в задней части лодки и видел ее перед собой так ясно. Как же прекрасна она была. Гребла медленно, равномерно, опустив голову, казалось, что она полностью ушла в себя. Я был так спокоен и так рад. Ее щеки светились в утреннем свете. Воздух свежий и чистый. Щебет птиц.

Он остановился. Вокруг не было видно ни зги, самое темное время ночи.

– Я сказал, что люблю ее. Тогда она подняла на меня глаза, и из них потекли слезы. Сначала я подумал, что это слезы счастья.

Я почувствовала пульс, отдающийся в животе, я хотела и не хотела слышать о ней.

– Она тихо заплакала. Отвернув от меня лицо, продолжая грести, она плакала еле слышно. «Нур, – сказал я. – Что случилось?» Она не ответила. «Что такое?» – Она вздохнула и всхлипнула. Попыталась вытереть слезы о плечо, не отпуская весла. – Тихий, скорбный голос Багге. – Она посмотрела на меня и ответила: «Я страдаю». «Страдаешь?» – переспросил я, чуть ли не с облегчением. Она кивнула, снова опустив глаза. «Из-за чего ты страдаешь?» Нет ответа. «Нур, – сказал я. – Из-за чего ты страдаешь?» Она опять расплакалась. «Ты можешь мне сказать?» Она едва покачала головой. «Почему нет?»

Он перевел дыхание. Закрыл глаза и нахмурил брови, с серьезным лицом. Он выглядел точно так, как когда занимается любовью. Как будто чувствовал все, все чувства были напряжены, и хорошие и плохие.

– Я испытал прилив нежности к ней. «Ты кого-то потеряла?» Я увидел, как в ней что-то переломилось. И она опять тихо заплакала. «Милая Нур, – повторил я. – Это кто-то из оркестра?» И снова всхлипывания, и слабое, еле слышное «да». «Нур?» Она молчала. «Милая». Она отвела глаза. «Ты пойдешь на похороны?» Она покачала головой. Я подумал, какой маленькой она казалась, как маленькая девочка. Я не стал спрашивать больше. Нур перестала грести. Она сидела, сложив весла на коленях, и смотрела вниз. «Бедняжка, – сказал я. – Кого-то потеряла». Весь солнечный диск уже вышел из-за горы, затылок начало припекать. «Когда это случилось?» – спросил я. Ее тело словно опало, шея склонилась. «Год назад», – сказала она. Во мне что-то всколыхнулось. У Нур такое давнее горе, о котором я ничего не знаю. Что это могло означать? Она уже не плакала. «Почему ты ничего не сказала мне? Милая». Она посмотрела прямо перед собой, пустым взглядом. «Я не могла страдать». – «Почему нет?» – «Не могла, и все». – «Но Нур, почему ты не могла страдать?» Она сжала губы, не хотела больше говорить. «Он…» – начала она, но снова сжала губы.

Он немного помолчал. Я не смела смотреть на него, чувствуя свой пульс в горле, не хотела производить звуков.

– Тогда я понял, что это означает. Я спросил, что случилось. «Он заболел», – сказала Нур. «А ты за ним ухаживала?» – «Нет, за ним ухаживала семья». – «Он был женат?» Она кивнула. «Долго это длилось между вами?» Она медленно кивнула.