― Вы, Варрава, верно, думаете, что нам денег дадут? Что мы за деньги? ― переспросил его худой. ― Так вы успокойтесь. Не дадут.
― Деньги вообще скоро отменят, ― рассудительно сказал Варрава.
― Может, и отменят, ― согласился толстый. ― Да только ведь деньги ― это не резаная бумага, а память. Взял ты, Варрава, у комэска-2 новое седло, а он это запомнил, а потом пришёл к тебе за пулемётом.
― Нет у меня пулемёта. Да и не дам я ему пулемёта, хоть он дерись. Я пулемёт на цепке от паникадила держать буду.
― Ну, ― продолжил толстый, ― Не хочешь про пулемёт, так вот, к примеру, взял ты золота в банке, а потом…
Варраву бросило в жар ― эти люди откуда-то знали, что в тринадцатом году он с Мишей и Яшей вошёл в банк и взял золота на тридцать тысяч. Правая рука сама упала вниз, к поясу, но он опять был не готов ― теперь не то что нагана, но и самой кобуры там не было.
―…так вот, дорогой Варрава, вы берёте золота, на некоторые большие деньги, и поэтому начинаете служить Революции, потому что красные вам это простят, а белые ― нет. Вам памятливое мироздание одно, а вы ему другое. «Деньги ― товар ― деньги-штрих», стало быть.
Варрава знал одного Штриха. Тот был налётчик покруче многих, но Варрава не стал проверять своё знание.
― Это ты про бога, что ли?
― Не про бога, а про закон. Всё построено на памяти мироздания. Взял в этом банке ссуду, так тебе напомнят, не было б у мироздания памяти, так и закону человеческого не было. Хочешь, я тебе будущее нагадаю?
― А ручку тебе позолотить не нужно?
― Я тебе сам что хочешь позолочу. Я тебе, уважаемый Варрава, свой орден отдам.
― Как так?
― А вот так. Он тебе талисманом будет. А ты мне за это потом поможешь.
― Что за помощь?
― Да тебе дело, что ли, есть до будущего? Тебя, может, убьют завтра.
Варрава согласился с этим. Убить весьма могли, и орден ему действительно хотелось. Когда-то хотелось штанов, а теперь вот ордена. «Жаден человек», как говорил один поп, которого Варрава зарубил ещё в восемнадцатом году.
А убить его должны были обязательно, потому что Перекоп был страшен, как Измаил. Или ещё страшнее.
Но его вовсе не убили ― за неделю до штурма комвзвода Варрава заболел тифом, и поэтому очень удивился, что после взятия Крыма его наградили орденом. Он не стал отказываться ― вот, к примеру, красные наградные штаны уже истёрлись, а вторых не дадут. И он воткнул бело-красный цветок в розетку из кумача на груди.
Потом ордена велели носить просто, без розеток, и Варрава послушался, потому как военный человек должен слушаться своих начальников. Такая это профессия.
Служба его была гладкой, и орден действительно стал талисманом.
В годы, когда были нарушены ленинские нормы законности, талисман отобрали, как и его прошлую жизнь. Варрава несколько лет заведовал баней в одном отдалённом месте. Но память у мироздания была крепкая, оно во всём разобралось, и Варраве вернули орден и дали новые штаны ― даже с лампасами.
Потом он воевал, и воевал успешно. Ордена на груди удвоились и утроились.
Варрава служил и служил, а потом выслужился в большие начальники.
Однажды, когда чёрная машина подвозила его к министерству, повинуясь странному зову, он велел остановиться раньше.
На лавочке сидели круглый человечек и маленький мальчик.
«Деньги ― товар ― деньги-штрих», ― вспомнил Варрава. Теперь он знал, откуда эта фраза, и она в который раз подтверждалась. Мироздание было памятливо, и надо было платить.
Старичок наклонился к мальчику и сказал:
― Иди, погуляй, купи там мне «Военный вестник».
― «Военный вестник» в киосках не продаётся, ― мрачно ответили ему, но послушались.
Варрава ждал объявления цены молча.
Старик пожевал губами, и на секунду превратился в того толстяка, что рассказывал основы политэкономии памяти за щелястым столом.
― Ну что, Вар-Равван, или как тебя там. Возьмёшь моего малыша. Мой срок подходит, а его ― начинается. Корми его, пусть ракетчиком будет.
― А бумаги у него есть? Родители кто? Ну, свидетельство о рождении, прописка?
― Ты генерал, тебе ли о документах думать? Пусть адъютанты твои думают. Зови его Демиен, а, нет, Денисом лучше зови. Ну, в общем, как хочешь, так и зови… Демиен, иди сюда, мой малыш! Познакомься с дядей.
Черепаха
― Кто тебе дороже, я или она?
Женщина плакала, а он ненавидел женские слёзы.
Наконец, умывшись солёной водой, она заглянула к нему в глаза и прочитала ответ.
Хлопнула дверь, посыпалась штукатурка.
На него, с петербургского паркета, не мигая, смотрела гигантская черепаха.
Он вывез её из Абиссинии, а туда черепаха попала из Индии. Путь её был куда дольше ― и на панцире в углу значился год 1774.
Раньше черепаха принадлежала директору Ост-Индской компании.
Директор повесился от излишней любви к родине. Так часто бывает с романтическими людьми ― сперва они носят чёрные очки, а потом неразделённая любовь к родине убивает их.
Черепаху стали возить с места на место, пока она не стала развлекать абиссинский гарем.
Когда Карлсон прилетел туда на своём аэроплане, ему подарили трёх негритянок.